ПОВЕСТЬ О ФРОЛЕ СКОБЕЕВЕ - плутовская новелла о ловком проходимце, созданная, вероятнее всего, в Петровское время, но еще тесно связанная с предшествующей литературной традицией. Относительно датировки П. существуют две точки зрения. Согласно одной из них, П. возникла в конце XVII в. Единственное основание такой датировки - 1680 г., к которому отнесены похождения героя в некоторых списках. Но использование этой даты в качестве датирующего признака - недоразумение: речь может идти о приурочении к определенному году описанного события, а вовсе не самого описания. Согласно второй точке зрения, высказанной еще И. Е. Забелиным, поддержанной А. Н. Пыпиным, а в наше время подробно обоснованной Н. А. Баклановой, П.создана в первые годы XVIII в., но до введения Табели о рангах, которая в тексте никак не отразилась. Аргументы в пользу такой датировки многочисленны и весомы: автор ведет свой рассказ как повествование о минувшем, в бойком канцелярском стиле П. явно отразилась эпоха реформ Петра I: здесь часто и привычно употребляются такие заимствования из западноевропейских языков, как квартира, реестр, персона (в значении “особа”) и т. д. Взятые в совокупности, все эти варваризмы типичны как раз для текстов Петровской эпохи. Сама стилистическая установка - на отказ от словесного этикета, от словесной “красоты”- также характерна для этого периода.

Для автора П. важна прежде всего интрига. Это понятно, поскольку П.- первая русская плутовская новелла. Хотя ей и предшествовали опыты в этом жанре (например. Повесть о Ше-мякином суде, Повесть о бражнике, Повесть о Карпе Сутулове), но в них русский колорит представляет собою лишь поверхностное наслоение. Национальные реалии в ранних новеллах легко поддаются устранению или замене, и в итоге на первом плане оказывается интернациональный новеллистический субстрат. Автор П. завязывает интригу как мастер и чисто по-русски. В первой части П. действие протекает на святках - в период ряжения и эротических игрищ. Неигровое поведение Фрола Скобеева уместно для русского читателя именно в это время. Вторая часть П. построена на других принципах; по отношению к первой она контрастна. Во второй части сюжетная занимательность отодвигается на задний план. Не события, а характеры, не поступки героев, а их переживания интересуют теперь автора. В первой части он был мастером интриги. Во второй он проявил себя знатоком психологии. Он - впервые в русской литературе - индивидуализирует речь персонажей, отделяет их высказывания от авторских. Из реплик героев читатель узнает не только об их действиях и намерениях - он узнает также об их душевном состоянии. Этой художественной переакцентуации соответствует медленное течение сюжета, его заторможен-ность диалогами и жанровыми сценками.

Фрол Скобеев - это типичная для XVII в. фигура, появившаяся в обстановке утверждения и постоянного возрастания личностного начала. Похождения Фрола датированы 1680 г. Год спустя, как известно, в торжественной обстановке царь и бояре предали огню списки разрядных книг. Это был символический акт: отныне и навсегда надлежало служить “без мест”: сословные перегородки если и не были упразднены, то стали преодолимыми. Такое хронологическое совпадение, даже если оно случайно, весьма знаменательно. Отныне путь к власти и богатству не был заказан “плутам и ябедникам”, таким, как Фрол Скобеев.

Отмена местничества узаконила русский фаворитизм. Литературным воплощением реального типа фаворита стал Фрол Скобеев. Его “плутовская” женитьба на стольничьей дочери, его девиз “Буду полковник или покойник!” точно выражают стремление добиться успеха любой ценой.

Социальная физиономия автора в общем ясна. Он всецело на стороне “новичков”, Фрол Скобеев вызывает у него не осуждение, а полное понимание, даже восхищение. Высказывалось предположение, что автор П.- из московских подьячих. Это вполне вероятно, хотя представляет собой простую догадку. Более или менее твердо можно говорить лишь о московском жительстве или происхождении анонимного автора: он прекрасно знает топографию Москвы, хорошо разбирается в московских чинах, верно отражает быт московских сословий.

П. иллюстрирует эволюцию новеллы XVII в.: от усвоения принципа сюжетной занимательности к художественному освоению русской действительности.

Изд.: Повесть о Фроле Скобееве / Подг. текста и вступ. ст. И. П. Лапицкого // Русская повесть XVII века.- Л., 1954.- С. 155-166, 467-476; То же / Подг. текста и примеч. Ю. К. Бегунова// Изборник (1986).- С. 686-696, 792; То же // Изборник (1968).- С. 390-400; То же / Подг. текста и комм. В. П. Бударагина // ПЛДР: XVII век.- М., 1988.- Кн. 1.- С. 55-64, 608.

Лит.: Забелин И. Е. Опыты изучения русских древностей и истории.- М., 1872.- С. 192-193; Скрипиль М.О. Сатирико-бытовые повести // История русской литературы.- М.; Л., 1948.- Т. 2, ч. 2.- С. 235-239; Бакланова Н. А. К вопросу о датировке “Повести о Фроле Скобееве” // ТОДРЛ.- 1957.- Т. 13.- С. 511-518; Лихачев Д. С. Основные направления в беллетристике XVII в.// Истоки русской беллетристики.- С. 558-561; Панченко А. М. Литература переходного века // История русской литературы.- Л., 1980.- Т. 1. Древнерусская литература. Литература XVIII века.- С. 380-384.

Панченко А. М. Литература Древней Руси: Биобиблиографический словарь / Под ред. О. В. Творогова. М., 1996.

Плутовская новелла ХVII в. достигает своего совершенства в “Повести о Фроле Скобееве”. В отличие от бедняка-неудачника “Повести о Шемякином суде”, Фрол, мелкий чиновник (он площадной подьячий или ябедник, промышляющий перепиской и составлением юридических бумаг и ведением дел своих клиентов), сам настойчиво, любыми средствами устраивает свою судьбу. Он хитростью женится на дочери знатного стольника Нардина-Нащокина Аннушке и становится наследником движимого и недвижимого имущества своего тестя.

Авантюрная повесть о Фроле Скобееве интересна нам не столько похождениями героя: она знаменует собой решительный отказ от всех тех условностей в изображении характеров, поведения и передачи речи персонажей, которые так отягощали, например, занимательный сюжет “Повести о Савве Грудцыне”. Здесь герои говорят не высокопарными книжными фразами и не изящными, но безликими репликами сказочных героев, а языком, свойственным людям определенного социального положения и определенных характеров. Приведем небольшой фрагмент из этой повести. Фрол приезжает со своей женой Аннушкой в дом тестя. После гневных попреков дочери и зятю Нардин-Нащокин садится с ними обедать, наказывая слугам отвечать всем посетителям: “Временя такого нет, чтобы видеть столника нашего, для того зь зятем своим, с вором и плутом Фролкою, кушает”. Уже в этой фразе расставлены необходимые психологические акценты.

После обеда между стольником и Фролом происходит такой разговорС”Ну, плут, чем станешь жить?” – “Изволишь ты ведать обо мне, – более нечим, что ходить за приказным делам”. – “Перестань, плут, ходить за ябедою! Имения имеется, вотчина моя, в Синбирском уезде, которая по переписи состоит в 300-х дворех. Справь, плут, за собою и живи постоянно”. И Фрол Скобеев отдал поклон и з женою своею Аннушкою и пренося пред ним благодарение. “Ну, плут, не кланейся; поди сам справляй за себя”, – нетерпеливо заканчивает беседу стольник.

Живость и естественность диалога и всей сцены несомненны. Но в повести есть и еще одна примечательная для литературного развития XVII в. деталь: она совершенно лишена дидактизма. Читатель сам должен решить, с кем останутся его симпатии: с плутом ли Фролом или с уязвленным в своей гордости, обманутым собственной дочерью стольником.

“Повесть о Фроле Скобееве”, написанная, видимо, в самом начале XVIII в. явилась своеобразным итогом развития демократической новеллы.

(Пока оценок нет)

Сочинения по темам:

1. Точная дата написания не установлена. Основываясь на различных данных, временной промежуток, когда она могла появиться, простирается от 1680 (к этому...
2. Существуют различные прозаические жанры: рассказ, новелла, повесть, роман. Чем отличается один жанр от другого? Что такое повесть и чем отличается...
3. Программой рекомендуется и насыщенное библейскими мотивами “Сказание о Вавилонском царстве”. Это сказание можно рассматривать как своеобразный памятник литературы XV века,...

Написанная в XVII веке «История о российском дворянине Фроле Скобееве» (см. её полный текст) похожа на современную ей «Повесть о Ерше Ершовиче », ибо и здесь главный герой – бессовестный и ловкий плут. Однако в повести о Фроле нет ни пародии, ни морали. Это просто бытовая, авантюрная история, необыкновенно реально передающая картину того времени.

Повесть о Фроле Скобееве. Видеолекция

Небогатый дворянин Фрол Скобеев, ябедник и плут, решил жениться на Аннушке, дочери знатного стольника Ордина-Нащокина (в повести его называют: Нардин-Нащокин) и получить за ней богатое приданое. Для этого он проникает на вечеринку в дом Нардина-Нащокина в его деревенских вотчинах, переодевшись в женское платье. Подкупив мамку Аннушки и открывши ей свои намерения, Фрол Скобеев продолжает видеться с Аннушкой и добивается ее любви.

Когда же стольник Нардин-Нащокин выписывает дочь из деревенских вотчин в Москву, Фрол Скобеев едет за нею туда же: путем самого бессовестного обмана он увозит Аннушку из дома отца и тайно венчается с нею. Старый Нардин-Нащокин в отчаянии ищет пропавшую дочь и идет жаловаться царю. Государь велит «учинить публикацию о той стольничей дочери: ежели кто содержит ее тайно, чтобы объявили, а ежели кто не объявит и сыщется, то после смертью казнен будет».

Услыхав о такой «публикации», Фрол Скобеев решается идти напролом. Заручившись протекцией другого стольника, Ловчикова, которого он тоже хитро обманул, он подходит к Нардину-Нащокину после обедни в Успенском Соборе, на Ивановской площади, падает ему в ноги и перед всем народом объявляет о том, что он женился на дочери его Аннушке.

Старый стольник ошеломлен: радость найти пропавшую дочь и гнев на «плута и бездельника», женившегося на ней, борются в его душе. Стольник Ловчиков «предстательствует» за Фрола Скобеева. Фрол, заставив жену притвориться больной, доводит до сведения родителей, что она находится в тяжком недуге и молит их хотя бы заочно ее благословить. Посоветовавшись с женою своею, погоревав и поплакав вместе с ней некоторое время, Нардин-Нащокин решает послать дочери благословенный образ.

Мало-помалу ловкий плут добивается того, что старый стольник завязывает сношения с обманувшей его дочерью и ее мужем и в конце концов приглашает их к себе в дом обедать. Но гордый стольник все же не может победить в себе отвращения к мошеннику, ставшему его зятем, и, принимая его в первый раз у себя в доме, приказывает «людям своим, чтобы никого в дом постороннего не пускали – сказывали бы, что время такого нет стольнику, для того, что с зятем своим, вором и плутом, Фролкою Скобеевым, кушает».

Добившись прощения Нардина-Нащокина, Фрол Скобеев добивается и дальнейшего: стольник дарит ему вотчины и деньги, для того, чтобы дочь его жила без нужды. По смерти же доброго стольника Скобеев делается наследником всего его богатства.

В 1680 г. в Новгородском уезде жил дворянин Фрол Скобеев, в тот же Новгородском уезде находились вотчины стольника Нардина-Нащокина; и в тех вотчинах проживала дочь его Аннушка.

Проведал Фрол Скобеев о стольничьей дочери и вознамерился завести с ней любовь. Только не знает, через кого можно устроить так, чтобы свидеться с ней. Тогда решил он познакомиться с управляющим той вотчиной и стал часто ездить к нему в дом. И как-то раз случилось ему сидеть у того управляющего в гостях, когда туда же пришла воспитательница дочери стольника.

Повесть о Фроле Скобееве. Видеолекция

Скобеев узнал, что воспитательница эта живёт всегда при Аннушке, и, как пошла та от управляющего к госпоже своей, то он, выйдя вслед за нею, одарил её двумя рублями. Воспитательница говорит ему:

– Господин Скобеев, не по заслугам моим такую милость оказывать изволите, моей услуги к вам никакой нет!

Но Скобеев отдал ей деньги, ничего не сказав, и пошёл прочь. А та пришла к госпоже своей Аннушке – и тоже ничего не сказала. Скобеев ещё посидел у управляющего и пошёл домой.

В пору святочных увеселительных вечеров, когда девушки собираются, чтобы развлекаться, дочь стольника Нардина-Нащокина Аннушка приказала своей воспитательнице поехать ко всем дворянам, проживающим поблизости от их вотчины и у которых есть дочери-девицы, и просить их заехать к ней на святочную вечеринку. Та поехала и пригласила всех дворянских дочерей к госпоже своей Аннушке, и все обещали быть.

Воспитательница знала, что у Скобеева есть сестра в девушках. Поехала она к нему и стала приглашать его сестру к Аннушке на вечеринку. Сестра сказала:

– Подожди, пожалуйста, немного; я схожу к брату моему, доложу. Если он согласится, то я тебе скажу, – пошла к Фролу и объявила: – Приехала мамка дочери стольника и просит меня, чтобы я была у них на вечеринке.

Скобеев сказал сестре:

– Поди, скажи ей, что ты будешь не одна, а с дочерью одного дворянина.

Сестра задумалась над тем, что брат ей сказал, но ослушаться не решилась и объявила воспитательнице, что она прибудет к госпоже её в назначенный вечер с одной дворянской дочерью. И воспитательница поехала в дом госпожи своей.

Скобеев говорит сестре:

– Ну, сестра, пора тебе собираться ехать в гости.

Сестра стала надевать девичий убор, а Скобеев говорит:

– Принеси, сестра, и мне такой же! Снаряжусь я, и поедем с тобой вместе к Аннушке, стольничьей дочери.

И сестра его стала тут сильно опасаться: «Если опознают его, то будет, конечно, брат в великой беде – а ведь тот стольник Нащокин очень близок царю!» Однако же воли брата своего не ослушалась, принесла ему девичий убор, и Фрол Скобеев, нарядившись в девичье платье, поехал с сестрой к Аннушке. Когда приехали, там уже собралось много дворянских дочерей, Скобеев тут же, и никто его не смог опознать. Потом Скобеев вышел по нужде и оказался один, а воспитательница стояла в прихожей со свечою. Фрол, как вышел в прихожую, стал говорить ей:

– Ах, мой свет-мамушка, много нашей сестры здесь, и ты многим прислуживаешь, а никто ведь тебя не одарит!

Воспитательница не может никак признать в нём Скобеева. Тот вынул пять рублей и подарил ей. Та с большой неохотой взяла. Скобеев видит, что воспитательница его никак признать не может, упал на колени перед ней и объявил, что он дворянин Фрол Скобеев и что он приехал в девичьем наряде ради Аннушки, потому что ему надо во что бы то ни стало завести с ней любовь! Та, как увидела, что он действительно Фрол Скобеев, сильно растерялась и не знает, что с ним делать. Однако вспомнила два его подарка и сказала:

– Хорошо, господин Скобеев, за вашу ко мне благосклонность готова оказать вам всяческую помощь, – и пошла в залу, где были девушки, никому не сказав ничего.

Потом она сказала госпоже своей:

– Хватит, девицы, играть! Я покажу вам другую игру, как мы в молодости играли.

Аннушка не ослушалась её воли и сказала:

– Ну, матушка-мамушка, твоя воля на все наши игры.

Тогда воспитательница объявила им игру:

– Изволь, матушка Аннушка. Ты будь невестой, – и показала на Скобеева, – а эта девица женихом, – и повела их в отдельную комнату почивать, как водится на свадьбе. Девицы пошли их провожать до покоев, потом обратно вернулись в залу, где и продолжили свои игры. Воспитательница велела всем громкие песни петь, чтобы девицам ничего слышно не было. А сестра Скобеева сидела в сильной печали и видела, что, конечно, быть беде. Скобеев остался с Аннушкой и объявил, что он Фрол Скобеев, дворянин новгородский, а не девушка. Аннушка не знала, что и отвечать, и находилась в сильном страхе. А Фрол наш, несмотря на опасность, вёл себя очень отважно и овладел ей. Потом Аннушка стала просить Скобеева, чтобы он не опозорил её перед другими.

Воспитательница и девицы пришли в покои, где они находились, а Аннушка сильно в лице переменилась от того, чего ещё отроду не видела. Из девиц ни одна не может опознать Скобеева, ни Аннушка никому не сказала, только взяла воспитательницу за руку, отвела в отдельную комнату и стала ей выговаривать:

– Что же та, проклятая, надо мною сделала – это ведь не девица со мной была, это мужчина из нашего города Фрол Скобеев!

– Воистину, – оправдывается та, – милостивая государыня, никак не могла признать его и думала, что он тоже девица, а если уж он такую пакость учинил, то у нас людей много, можем его вовсе убрать в тайное место.

Но Аннушка пожалела Скобеева (он сразу же возбудил в её сердце жалость, когда был с ней там) и сказала:

– Ну, мамушка, так уж и быть, и того мне не возвратить!

Девицы пошли в залу, а с ними и Скобеев в девичьем платье. Веселились всю ночь. Потом девицы пошли почивать, и Аннушка удалилась со Скобеевым, сказав при этом:

– Лучше её не найду для сна себе в подруги, – и всю ночь забавлялись телесной игрой.

Такая уже жалость овладела Аннушкой, что с большой неохотой встала от Фрола. Наутро, восстав, девицы поблагодарили Аннушку за угощение и поехали по своим домам. И Скобеевы собрались ехать, но Аннушка всех девиц отпустила, а их оставила. И пребывал Скобеев у Аннушки три дня (все в девичьем наряде – чтобы слуги в доме не узнали его), веселился с ней и по прошествии трёх дней поехал с сестрой к себе домой.

Аннушка подарила Скобееву несколько червонцев, и с того времени голодранец Скобеев разжился, стал жить роскошно и устраивать банкеты для своей братии-дворян.

Потом написал из Москвы Аннушке её отец, стольник Нардин-Нащокин, чтобы она немедленно выезжала в Москву: сватаются к ней выгодные женихи, дети стольников. И Аннушка, хотя и с огромной неохотой, но поехала в Москву, не желая ослушаться отца. Скобеев узнал, что Аннушка в Москву уехала, и задумался: не знал, что делать – дворянин он небогатый н зарабатывал только тем, что в Москве судебные дола вёл. Наконец он решился имеющиеся у него имения заложить и поехать в Москву, чтобы Аннушку получить в жёны. Так и сделал. Стал Скобеев собираться в Москву, а сестра его очень беспокоилась, не случится ли какая неприятность. Скобеев стал прощаться и сказал:

– Ну, матушка-сестрица, не тужи, пожалуйста ни о чем: пусть и жизни лишусь и конец свой там приму, а от Аннушки не отстану – или буду полковник, или покойник! А ежели выйдет по намерению моему, го и тебя не оставлю, а если выйдет несчастье, то прошу не оставить меня без поминания.

Так простился и поехал в Москву.

По приезде в Москву он остановился на квартире недалеко от дома Нардина-Нащокина. На другой день пошёл Скобеев к обедне и увидел в церкви Аннушкину воспитательницу, и как литургия кончилась, вышел из церкви и стал её ждать. Та вышла, а Скобеев к ней подошёл, отдал ей поклон и стал просить, чтобы она объявила о нём Аннушке. Воспитательница обещала ему всевозможно услуживать. Пришла домой и объявила Аннушке о приезде Скобеева. И Аннушка очень обрадовалась и стала просить свою воспитательницу, чтобы она назавтра пошла к обедне, взяв денег 20 рублей, и отдала бы их Скобееву. Воспитательница так и сделала.

У этого стольника Нардина-Нащокина имелась сестра, постриженная в женском монастыре. И вот как-то он поехал к ней в монастырь отдохнуть. Сестра, как он приехал, встретила его с подобающей ему честью, и стольник гостил у ней немалое время. Во время разговора сестра вдруг попросила:

– Покорно тебя, государь мой братец, прошу: отпусти, пожалуйста, свою Аннушку свидеться со мною – уж много лет, как не видела её.

Стольник обещал отпустить её.

– Не надеюсь, государь-братец, что ты это сделаешь, а не забудешь. Только покорно прошу: изволь приказать в своем доме, когда я пришлю за ней карету, отпустить её ко мне – даже если тебя дома не будет.

Брат пообещал и эту её просьбу удовлетворить.

И вот как-то раз случилось Нардину-Нащокину поехать в гости вместе с женой. Он наказывает дочери:

– Слушай, друг мой Аннушка, ежели пришлёт за тобой из монастыря моя сестра, а твоя тётка карету, то ты поезжай к ней не мешкая! – а сам с женой поехал в гости.

И Аннушка тут стала просить воспитательницу, как только представится момент, пойти к Скобееву, чтобы он где-нибудь достал карету и приехал бы к ней сам, сказав, будто он от сестры Нардина-Нащокина из монастыря. Воспитательница пошла к Скобееву и передала ему приказ своей госпожи. Как услышал это Скобеев, не знает, что и делать и как кого обмануть, погому что все знатные дворяне знают, что он дворянин небогатый и только сутяжничать мастер. И тут ему вспомнилось, что благоволит к нему стольник Ловчиков. Пошёл к тому.

Пришёл он к Ловчикову и долго с ним говорил. Потом Скобеев стал просить Ловчикова, чтобы одолжил ему карету и лошадей – невесту ехать смотреть. Ловчиков дал. Скобеев поехал, приехал к себе на квартиру и напоил кучера допьяна, а сам оделся в лакейское платье, сел на козлы и поехал к Нардину-Нащокину за Аннушкой.

Увидела воспитательница, что приехал Скобеев лод чужим видом, и сказала Аннушке: за ней из монастыря тётка служителя прислала. Аннушка оделась, села в карету и поехала на квартиру Скобеева.

Тут кучер Ловчикова пробудился. Увидел Фрол, что кучер не так уж. сильно пьян, и напоил его совсем допьяна, положил в карету, а сам сел на козлы и поехал к Ловчикову. Приехал на двор, отворил ворота, пустил карету с кучером на двор, а сам пошёл к себе. Вышли во двор слуги Ловчикова и видят, что стоят лошади и карета, кучер лежит в карете жестоко пьяный и спит, а кто его привёл на двор – никто не видел. И Ловчиков велел карету убрать, а лошадей загнать, сказав при этом:

– Ещё и то хорошо, что всё не уходил. Со Скобеева и взять-то нечего!

Наутро стал Ловчиков кучера спрашивать, где он был со Скобеевым, а тот говорит:

– Только помню, как был на квартире, а куда он ездил и что делал, того не знаю.

В своё время Нардин-Нащокин приехал из гостей и спросил Аннушку. Воспитательница сказала:

– По приказу вашему отпущена к сестрице вашей в монастырь, поскольку узнала карету и лошадей.

Нардин-Нащокин сказал:

– Изрядно!

И стольник долгое время не бывал у сестры своей и думал, что Аннушка в монастыре. А Фрол Скобеев уже на ней и женился! Потом как-то Нардин-Нащокин поехал к сестре в монастырь и просидел там порядком, а дочери своей не увидел. И спросил сестру:

– Сестра, а что это я не вижу Аннушку? Сесгра отвечала:

– Полно, братец, издеваться! Что ж из того, что я к несчастью тебя попросила? Ты мне не веришь, а у меня и времени нет, чтобы послать за ней!

И Нардин-Нащокин тогда сказал:

– Как, государьня-сестрица, что ты изволишь говорить!? Я не могу понять: она была отпущена к тебе вот уж с месяц, ты присылала за ней карету, а я в то время был с женой в гостях, и её отпустили по моему повелению...

– Нет, братец, – отвечает сестра, – я кареты не присылала, и Аннушки у меня не было...

Тогда Нардин-Нащокин стал сожалеть о дочери своей, которая про пала безвестно, заплакал и, приехав домой, объявил жене, что Аннушка пропала и что у сестры её нет. Стал спрашивать воспитательницу:

– Кто за ней приезжал и куда она поехала?

Воспитательница сказала, что приехал кучер и сказал: «Из женского монастыря от сестры вашей приехал за Аннушкой», – и по приказу хозяйскому Аннушка и поехала. О том все стали печалиться и плакать, а наутро стольник поехал к государю и объявил, что у него без вести пропала дочь. И государь повелел сделать публикацию о его дочери: если кто держит её тайно, то пусть объявится, а если не объявится, но сыщется, то будет казнён смертью.

Фрол Скобеев услышал об этой публикации и не знал, что и делать. Задумал он тогда пойти к стольнику Ловчикову, помня, как тот благоволит к нему. Придя к Ловчикову, Скобеев стал вести обширный разговор, и Ловчиков спросил его, женился ли он и богатую ли взял? Скобеев на то ответил:

– Богатства пока ещё не вижу, а время покажет.

– Ну, господин Скобеев, живи теперь прилично, сутяжничать брось. Лучше сиди в вотчине своей.

Потом Скобеев стал просить стольника, чтобы тот походатайствовал о нём. Ловчиков ему сказал:

– Если возможно – буду ходатайствовать, а если невозможно – то уж не гневайся.

И Фрол ему заявил:

– Стольника Нардина-Нащокина дочь, Аннушка, у меня находится, а недавно я на ней женился!

Ловчиков сказал:

– Как сделал, так и отвечай.

– А если ты защищать меня не будешь, – сказал Скобеев, – то и про тебя скажу словечко. Мне бы пришлось рассказать, что ты лошадей и карету давал, а если бы ты не дал, я бы ничего и не сделал!

– Ах ты мошенник, – растерялся Ловчиков, – что же ты со мной сделал?.. Хорошо... как смогу... буду отстаивать тебя, – и велел ему назавтра прийти в Успенский собор, где и Нардин-Нащокин будет. – После обедни мы все будем стоять на Ивановской площади. А ты в это время приди, пади перед ним и объяви о его дочери, а я уж, как смогу, буду просить за тебя.

Скобеев пришёл в Успенский собор к обедне. Там Нардин-Нащокин, Ловчиков и другие стольники – все у обедни. А после обедни тогда все имели обычай собираться на Ивановской площади напротив Ивана Великого и вести беседы промеж собой. Скобеев и направился на эти разговоры, отдал всем сгольникам поклон, как того обычай требует (а все стольники Скобеева знали), и пал перед Нардиным-Нащокиным, прося прошения:

– Милостивый государь и государев стольник! Молю, отпустите мне, будь я раб ваш, вину мою, которую дерзновенно содеял перед вами!

А Нардин-Нащокин был летами уже стар, зрением ослаб, хотя и мог усмотреть, что перед ним человек. В то время старые люди имели обычай носить в руках трости с крючками наверху. И вот Нардин-Нащокин поднимает своим крючком Скобеева.

– Кто ты такой? Скажи мне о себе и что тебе за нужда до меня?

А Скобеев только повторяет:

– Отпустите вину мою!

Ловчиков подошёл к Нардину-Нащокину и сказал:

– Лежит перед вами и просит отпущения вины своей дворянин Фрол Скобеев.

И Нардин-Нащокин вскричал:

– Встань, плут! Знаю тебя давно, бездельника. Наконец-то сам на себя накляузничал! Что ж, говори, можно будет – помогу, невозможно – как хочешь. Я тебе, плуту, давно говорил: «Живи прилично!» Встань, говори, что за вина у тебя?

Тут Скобеев встал от ног его и объявил, что дочь его Аннушка у него и что он на ней женился. Как услышал Нардин-Нащокин о дочери своей, так и залился слезами и впал в беспамятство. И чуть опомнившись, сказал:

– Что же ты, мерзавец, сделал?! Да понимаешь ли ты, кто ты есть? Не будет тебе отпущения вины! Тебе ли владеть дочерью моею?! Пойду к государю к пожалуюсь на тебя!

Тут вторично подошёл к нему Ловчиков и стал его уговаривать, чтобы не подавал так скоро жалобы государю.

– Съездите лучше домой и расскажите обо всем супружнице вашей. И по совету общему и поступите. Так уж и быть – того не возвратить, а Скобеев этот... от гнева вашего никуда скрыться не сможет.

И Нардин-Нащокнн послушал его совета, к государю не пошёл, а сел в карету и поехал домой. А Скобеев пришёл на свою квартиру и сказал Аннушке:

– Ну, Аннушка, что будет нам с тобою теперь – не знаю: объявил о тебе отцу твоему.

Нардин-Нащокин приехал домой, пошёл в свои покои, плачет и кричит:

– Жена! Знаешь – я Аннушку нашёл!

– Где же она, батюшка? – спрашивает жена.

– Ох, мой друг, вор, плут и кляузник Фрол Скобеев женился на ней!

И жена, услышав это, не знает, что и говорить. Стали они оба горько плакать, жалеть свою дочь и бранить её тут же и не знают, что теперь делать с ней.

Потом опамятовались и, сожалея о дочери, стали рассуждать: «Надо будет послать человека и сыскать, где он, мерзавец, живёт и узнать о дочери нашей, жива ли она». Позвали слугу и сказали ему:

– Поезжай и сыщи квартиру Фрола Скобеева. Узнай про Аннушку: Жива ли она и имеет ли какие средства.

Пошёл слуга по Москве искать квартиру Фрола Скобеева. После продолжительных поисков нашёл и пришёл на двор. Увидел Скобеев, что идёт человек от тестя и велел жене своей лечь на постель и притвориться больной. Аннушка и сделала так, как муж хотел. Слуга вошёл в комнату и отдал поклон, как водится. Скобеев спросил:

– Что ты за человек, и какое у тебя до меня дело?

Тот отвечал, что он прислан от стольника Нардина-Нащокина узнать, жива ли дочь его.

– Смотри, мой друг, – говорит Скобеев, – в каком она здравии: таков вот родительский гнев – они её за глаза бранят и клянут, оттого она и при смерти лежит. Донеси их милости, чтобы они её при жизни еще хотя бы заочно благословили.

Человек тот отдал поклон и ушёл. Пришел к господину своему и доложил:

– Нашёл квартиру Фрола Скобеева, только Аннушка очень больна и просит от вас хотя бы заочного благословения.

Родители стали о дочери своей безмерно печалиться и думать: «Что с вором и плутом делать!» – но дочь всё-таки больше жалели. Мать стала говорить:

– Ну, мой друг, уж быть тому, чтобы владел плут дочерью нашей. Уж так Бог велел – надо будет послать к ним образ и благословить их хотя бы заочно. А как сердца наши успокоятся, тогда сможем с ними и сами видеться.

Сняли, со стены образ, обложенный золотом и драгоценными камнями (весь оклад стоил 500 рублей) и послали с тем же слугой, чтобы они на этот образ молились;

– А вору Фролке скажи, чтобы он его не промотал!

И слуга их, переодевшись, пошёл на квартиру Фрола Скобеева. Увидел Скобеев, что пришел тот же самый человек, и сказал жене:

– Встань, Аннушка! – и сели оба рядом.

Слуга вошёл в комнату, отдал образ Скобееву и сказал:

– Родители ваши, Богом данные, прислали к вам благословение.

Скобеев приложился к образу, Аннушка тоже, и поставили его, куда надлежит.

– Вот, – сказал Скобеев слуге, – таково родительское благословение: заочно даже не оставили нас, а Бог дал Аннушке здоровье – ныне, слава Богу, здорова. Благодари их милость, что не оставили заблудшую дочь свою.

Слуга пришёл к своему господину и доложил, что образ отдал, что Аннушка здорова, что они благодарили – и пошёл, куда ему велели. Стольник же поехал к государю и заявил:

– Дочь свою я нашёл у новгородского дворянина Фрола Скобеева, который уже на ней женился, и прошу Вашей Государевой Милости, чтобы сему Скобееву вину в том отпустить, – и рассказал ему всё подробно. На это государь ему сказал:

– На. это твоя воля, как делаешь. И советую тебе – того уж не возвратить, и он твоим вознаграждением, а моей милостью оставлен не будет, и на старости лет возымеешь утеху.

Нардин-Нащокин поклонился государю и доехал домой. Там стали дальше горевать о дочери своей. Стольник говорит жене:

– Как же, друг мой, быть? Конечно, ведь плут заморит Аннушку – чем ему, вору, кормить ее? И сам, поди, как собака, голоден. Надо, друг мой, послать им какого-никакого запасу, ну хот о шести лошадях.

– Конечно, надобно, дружок, послать! – сказала жена, и послали запас, приложив к нему реестр.

Когда запас пришел, Скобеев, в реестр не глядя, приказал всё положить в нужные места, а возничим приказал господ за родительские милости благодарить.

Стал Скобеев жить роскошно и разъезжать по знатным особам. Удивлялись многие, что он себе такую жизнь устроил и так смело.

Через немалое время Нардины-Нащокины пожалели дочь и смягчились. Послали к детям просить их к себе откушать.

Как только пришел человек и попросил:

– Приказал батюшка ваш вас к обеду пригласить на сей день, – Скобеев сказал:

– Донеси нашему батюшке, что будем до их здоровья без промедления!

Скобеевы оделись и поехали в дом родителей. Приехали и вошли в покои. Аннушка пала в ноги родителям своим. Стольник с женой, увидев её покаяние, стали её бранить и плакать тут же, что она такое сделала без воли родительской, и проклиная жизнь её. И достаточно нагневавшись, отпустили вину ее и велели садиться за стол с собою. И Скобееву сказали:

– А ты, плут, что стоишь? Садись тут же! Тебе ли, плуту, владеть дочерью нашей!..

А Фрол сказал тестю:

– Государь-батюшка, уж так Бог судил! – и сели все кушать.

Нардин-Нащокин тогда приказал слугам, чтобы никого посторонних в дом не пускали – говорили, что «стольник занят: с зятем своим, вором Фролом Скобеевым, кушать изволит!» После трапезы стольник спрашивает зятя:

– Ну, плут, чем станешь жить? И Скобеев отвечает:

– Милостивый государь-батюшка! Изволишь сам знать, на что мне жить – другого не могу пропитания найти, кроме как по судебным делам...

– Перестань, – говорит стольник, – перестань, плут, по судам таскаться – есть у меня имение в Симбирском уезде из трёхсот дворов, да в Новгородском уезде из двухсот дворов. Справь их за собой и живи, как люди.

Скобеевы отдали поклон, поблагодарили родителей и, посидев немного, поехали на свою квартиру. А тесть, стольник Нардин-Нащокин, повелел Скобеева воротить. И стал говорить ему:

– Ну, плут, есть ли у тебя деньги? Чем же ты деревни справишь?

Фрол сказал:

– Известно тебе, батюшка-государь, какие у меня деньги...

И стольник приказал дворецкому дать ему пятьсот рублей. Скобеев простился и поехал со своей женой к себе.

Потом справил Фрол деревни за собою и стал жить роскошно. К тестю своему ездил беспрестанно, и принимали его всегда с честью. А по судам ходить бросил. И, поживя некоторое время, стольник Нардин-Нащокин в глубокой старости в вечную жизнь переселился, а Скобеева сделал наследником всего своего движимого и недвижимого имущества. Через некоторое время и тёща его преставилась. И так Фрол Скобеев, прожив жизнь свою во славе и богатстве, наследников оставил и умер.

Во второй половине XVII в. жанр повести занял ведущее положение в системе литературных жанров. Если древнерусская традиция обозначала этим словом любое "повествование", то, что в принципе рассказывается, повесть как новый литературный жанр наполняется качественно иным содержанием. Его предметом становится индивидуальная судьба человека, выбор им своего жизненного пути, осознание своего личного места в жизни. Уже не так однозначно, как раньше, решается вопрос об авторском отношении к описываемым событиям: голос автора явно уступает место сюжету как таковому, а читателю предоставляется самому сделать вывод из этого сюжета.

"Повесть о Горе-Злочастии" – первая в группе бытовых повестей XVII в., открывающая тему молодого человека, не желающего жить по законам старины и ищущего свой путь в жизни. Эти традиционные законы олицетворяют его родители и "добрые люди", дающие герою разумные советы: не пить "двух чар за едину", не заглядываться "на добрых красных жен", бояться не мудреца, а глупца, не красть, не лгать, не лжесвидетельствовать, не думать о людях плохо. Очевидно, что перед нами – вольное переложение библейских десяти заповедей. Однако Молодец, который "был в то время се мал и глуп, не в полном разуме и несовершен разумом", отвергает эту традиционную христианскую мораль, противопоставляет ей свой путь: "хотел жити, как ему любо". Этот мотив жизни в свое удовольствие усиливается в повести, когда "названой брат" подносит Молодцу чару вина и кружку пива: выпить "в радость себе и веселие". Именно стремление к удовольствию приводит Молодца к краху, что очень иронично констатирует анонимный автор, рассказывая, как Горе "научает молодца богато жить – убити и ограбити, чтобы молодца за то повесили, или с камнем в воду посадили". Жизнь по новым правилам не складывается, забвение родительских советов приводит к катастрофе, соответственно, единственным возможным выходом оказывается возвращение к традиционным христианским ценностям: "спамятует молодец спасенный путь – и оттоле молодец в монастыр пошел постригатися". Появление образа монастыря в финале "Повести о Горе-Злочастии" важно прежде всего именно как показатель традиционного решения проблемы выбора своего пути: Молодец, как и Блудный сын Симеона Полоцкого, в итоге возвращается к родительскому укладу. Заповеди в начале пути и монастырь в конце – знаковые точки этого уклада.

Принципиально новой чертой "Повести о Горе-Злочастии" можно считать образ главного героя – безымянного Молодца. Молодец – фольклорный герой по происхождению, обобщенный представитель молодого поколения. Отсутствие имени – существенная характеристика, т. к. именно это отсутствие является показателем начального этапа перехода от традиционного древнерусского героя к герою нового времени.

Непредвиденные события жизни Молодца развиваются под воздействием изменений в самой его личности. Эти изменения подчиняются одной главной мысли повести: "человеческое сердце несмысленно и неуимчиво". Человек вступает на опасный путь соблазнов вовсе не потому, что в мире есть зло и дьявол не дремлет, а потому, что независимо от существования вне человека начал добра и зла само сердце человеческое способно избирать тот или иной путь, а при "неполном уме" и "несовершенном разуме" неизбежно склоняется ко злу, к непокорству, к соблазнам и прельщениям.

В целом развитие Молодца идет скорее ко злу, чем к добру, хотя в конце концов он и является в монастырь, чтобы постричься. Но постриг его вынужденный – это не душевное возрождение к добру, а простая попытка убежать от Горя. Горе остается сторожить его у ворот монастыря, и еще неизвестно, не овладеет ли оно им вторично.

Впрочем, вопросы добра и зла отступают в повести со своего традиционно первого места на второй план. Автор повести не столько оценивает действия Молодца с точки зрения религиозно-этической, сколько по-человечески жалеет Молодца, сопереживает его неудачам, несчастью. Он не осуждает Молодца, он горюет по нем, внутренне ему симпатизируя. Поэтому лирическая стихия повести, столь ярко в ней проявляющаяся, отнюдь не случайна. Народная лирика – лирика песни, причитания, жалобы на судьбу и на долю – явилась формой выражения эмансипированных от церковной дидактики чувств по отношению к эмансипированной же личности человека.

Исследователи отмечали, что "Повесть о Горе-Злочастии" стоит на грани автобиографии, она переполнена личной заинтересованностью автора в судьбе своего героя и от нее один шаг до жалобы на свою собственную судьбу. И как это ни парадоксально, она очень близка к автобиографии Аввакума по своему лирическому тон

Повесть о Савве Грудцыне" – следующий этап в развитии главной в бытовой повести второй половины XVII в. темы поисков молодым поколением свой судьбы. Это произведение составляет полную противоположность "Повести о Горе-Злочастии" в плане бытовой конкретики. Рассказ о Молодце и Горе ведется принципиально обобщенно, без называния конкретных мест и при полном отсутствии индивидуализации героя. И это было важно для неизвестного автора этой повести, т. к. он стремился представить читателю путь молодого поколения в целом, жизненный выбор не конкретного, а обобщенного героя. "Повесть о Савве Грудцыне" дает действующим лицам русские, реальные имена и располагает события в конкретной географической, бытовой, этнографической среде. Действие в ней вполне подчинялось купеческой обстановке определенной, близкой читателям эпохи. Савва Грудцын предстает перед читателем в окружении многочисленных подробностей и деталей. В начале повести прослеживаются торговые пути отца Саввы из Казани в Соликамск, Астрахань или даже за Каспийское море. Рассказывается о прибытии Саввы в Орел и о знакомстве его с отцовским другом купцом Баженом Вторым и его женой. И здесь на первый план выходит тема любви. При описании зарождения чувства автор традиционен: "...супостат диавол, видя мужа того добродетельное житие, абие уязвляет жену его на юношу онаго к скверному смешению блуда и непрестанно уловляше юношу онаго лстивыми словесы к падению блудному". Традиционализм "Повести о Савве Грудцыне" сказывается и в средневековом взгляде на женщину как на "сосуд дьявола" почти в прямом смысле, ибо греховное влечение к женщине, жене отцовского товарища, приводит Савву к еще большему греху – продаже бессмертной души черту. И действительно, вскоре появляется и сам дьявол в образе отрока, который становится Савве названым братом (вспомним "названого брата" "Повести о Горе-Злочастии). Концовка повести вполне традиционна: после целого ряда подробно описанных приключений и путешествий Савва оказывается под Смоленском, участвует в освобождении города от поляков, внезапно заболевает и страшно мучим бесом. В самый опасный момент ему является Богородица и предсказывает чудо. И действительно, в день престольного праздника Казанской иконы Богородицы из-под купола храма падает Савина "богоотсупная грамота", с которой стерты все письмена. В результате Савва раздает все имущество и постригается в монахи.

Автор "Повести о Савве Грудцыне" долго не позволяет Савве догадаться, что он имеет дело с бесом. Даже данное "названному брату" "рукописание" не заставляет его предположить неладное, даже появление перед престолом главного сатаны зарождает в нем лишь смутные подозрения. Для автора важно, что "рукописание", данное Саввой дьяволу, символизирует сперва охватившую его страсть к жене Бажена Второго, потом – его честолюбивые устремления. Впервые в истории русской беллетристики автор пользуется приемом выявления скрытого значения событий: то, что ясно автору и читателю, еще неясно действующему лицу; читатель знает больше, чем знают герои, поэтому он с особенным интересом ждет развязки, которая состоит не только в торжестве добродетели, но и в выяснении происходящего для самих действующих лиц.
Существенное значение в этой беллетризации демонологии имел перенос действия в купеческую среду. Тем самым сюжет о продаже души дьяволу соединился с обстановкой путешествий, передвижений по разным городам и странам, с темой верности или неверности жены – обычной для купеческих повестей. Впрочем, беспрерывные перемещения Саввы по русским городам имеют и чисто художественное значение: эти передвижения демонстрируют неспокойную совесть Саввы, невозможность для него избавиться от последствий своего греха. Эти передвижения мотивированы вовсе не купеческими делами, а лишь непоседливостью, на которую его толкает слуга-дьявол.

С точки зрения нравоучительной в "Повести о Савве Грудцыне" много лишнего. Вполне было бы достаточно того, что Савва в отплату за свое рукописание возвращает себе любовь жены Бажена Второго. Однако Савва вместе со своим другом-бесом путешествует, переезжает из города в город, совершает воинские подвиги под Смоленском. Продажа души черту становится, таким образом, сюжетообразующим моментом. Савве нужна от дьявола не одна услуга, а много услуг, необходима постоянная помощь – именно поэтому бес принимает обличье слуги или помогающего ему "названного брата". Сюжет усложняется. Помощь дьявола становится роком, судьбой, долей, и Савва обречен, он не может избавиться от своего названного брата.

Стилистически же "Повесть о Савве Грудцыне" написана еще в старой манере. Трафаретные стилистические формулы зачастую не позволяют углубить психологические и бытовые характеристики. Прямая речь персонажей лишена бытовой и психологической характерности, не индивидуализирована, остается книжной. Стиль и язык повести не пускали в нее действительность в полной мере, не позволяли полностью достигнуть эффекта соприсутствия читателя при развертывании действия повести.

Ограниченность языковых средств автора создавала эффект немоты персонажей повести. Несмотря на обилие прямой речи, эта прямая речь оставалась все же "речью автора" за своих персонажей. Эти последние еще не обрели своего языка, своих, только им присущих, слов. В их уста вставлены слова автора, являющегося своего рода "кукловодом". То же самое касается "Повести о Горе-Злочастии", где мы уже хорошо видим Молодца, но пока еще его не слышим.

Попытка индивидуализации прямой речи сделана только для беса, но и эта индивидуализация касается не речи самой по себе, а только манеры, в которой бес разговаривает с Саввой: то "осклабився", то "расмеявся", то "улыбаясь". В языковом же отношении речи Саввы, беса, Бажена Второго, его жены, главного сатаны и прочих не различаются между собой.

"Повесть о Фроле Скобееве", представляющая третий этап в процессе эволюции бытовой повести в русской литературе XVII в., обычно характеризуется исследователями как оригинальная русская новелла. Посвященная все той же теме самоопределения молодого поколения, она, в отличие от всех предшествующих повестей, решает ее принципиально антитрадиционно. Это – русский вариант европейского плутовского романа. В "Повести о Фроле Скобееве" отсутствует древнерусская книжная и фольклорная традиция, столь сильная в более ранних повестях. Фрол Скобеев – представитель нового поколения, добивающийся успеха именно благодаря отказу от традиционной морали: обманом, плутовством, хитростью. Сюжет повести составляет рассказ о его ловкой женитьбе на дочери стольника Нардина-Нащокина Аннушке. И раскрытие любовной темы здесь в корне отличается от "Повести о Савве Грудцыне": автор рассказывает не об опасном дьявольском искушении, а о ловко задуманной и осуществленной интриге, в результате которой каждый из героев получает свое. Если в "Повести о Савве Грудцыне" жена Бажена Второго предстает в традиционном для древнерусской литературы образе искусительницы и клеветницы (линия эта богата примерами от "Слова" и "Моления" Даниила Заточника в XIII в. до "Повести о семи мудрецах" в XVII в.), то Аннушка оказывается своеобразной женской параллелью к образу Фрола – ловкого плута. Отметим, что именно ей приходит в голову, как можно, не вызывая подозрений, оставить родительский дом: "И Аннушка просила мамки своеи, как можно, пошла Фролу Скобееву и сказала ему, чтоб он, как можно, выпросил карету и с возниками, и приехал сам к ней, и сказался бутто от сестры столника Нардина Нащекина приехал по Аннушку из Девичьева монастыря". Единственной традиционной чертой "Повести о Фроле Скобеве" можно считать, пожалуй, авторскую позицию. У читателя могли возникнуть серьезные подозрения, что автор не очень сочувствует драме, совершившейся в семье стольника, и не без восхищения смотрит на проделки своего героя. Но поймать автора на слове, обвинить его в сочувствии пороку было невозможно.

Новая и весьма примечательная черта повести – это отказ от традиционных литературных способов повествования, полное изменение повествовательного стиля. Стиль авторского повествования близок к стилю деловой прозы, приказного делопроизводства. Автор дает показания на суде в большей мере, чем пишет художественное произведение. Он нигде не стремится к литературной возвышенности. Перед нами непритязательный рассказ о знаменательных событиях.

Жанровое и художественное своеобразие сатирических повестей. «Повесть о Карпе Сутулове», «Повесть о Шемякином суде», «Повесть о Ерше Ершовиче, сыне Щетинникове», «Калязинская челобитная», «Повесть о куре и лисице».

Авторы сатирических повестей впервые заговорили языком широких народных масс, в литературе зазвучал голос простого народа, она стало духовной пищей и развлечением читателя, в ней появился образ повествователя, автора борющегося за свои идеалы.

Демократическая сатирическая повесть воплотила в себе основные противоречия, взлеты и падения своего сложного переломного времени, всю его многокрасочность, все его выражающее многообразие. Ее безымянные авторы сумели глубоко проникнуть в существо русской действительности, увидеть и оценить в ней как положительные, так и отрицательные стороны. Они не подымаются до сознательного антифеодального протеста, не дают примеров антирелигиозной сатиры, однако и без этого их обличения острый и поражают меткостью и силой.

Их излюбленные объекты - феодальный суд, церковь и развратное духовенство царский кабак, несправедливость и социальная неравенства. Они видят и находят новые способы их осмеяния, наиболее смешные и болезненные, полностью отказавшись от старых методов показа действительности. Новые демократические авторы нашли новые средства художественной выразительности, обогатили литературу новыми приемами. Сатирические повести помогли сломать господство старых жанров, недаром одним из важнейших видов сатирической повести являлась пародия.

Темы наиболее значительных сатир 17 в. затрагивают важные стороны феодального - крепостнического строя. Пристрастность судопроизводства, находившегося в руках взяточников-судей, тяжбы феодалов обращали на себя внимание публицистики уже в 16 в

Такова и «Повесть о Карпе Сутулове», остроумная сатира, обличающая и богатых купцов, и все ранги духовенства от попа до архиепископа. Повесть названа по имени купца Карпа Сутулова, но героиней ее стала его жена, умная, красивая и смекалистая Татьяна. Она являет собой новый литературный тип, рожденный историческими условиями и прежде всего деловой и практической торговой средой. В более ранней древней литературе мы знали образы женщин большого душевного благородства - Ярославну, Евпраксию, Февронию, но литература XVII в. на первый план выдвигает иные качества - практицизм, ловкость, находчивость.

В «Повести о Карпе Сутулове» Татьяна попадает в дозольно сложную ситуацию. В отсутствие мужа купец, поп и архиепископ покушаются на ее честь. Перед женщиной встает немыслимая ранее дилемма: сохранить честь и приобрести капитал. И надо сказать,

что героиня блестяще выходит из положения и посрамляет своих противников.

Повесть разоблачает сластолюбивое духовенство, которое в своей житейской практике вступает в противоречие с религиозным учением о грехе и действует по народной пословице: «На небо поглядывает, а сам по земле пошаривает». Такие идеи были совершенно невозможны ранее, в условиях древнего патриархального быта. Но «Повесть о Карпе Сутулове» - образец того, что «старина повредилася» и восторжествовала психология трезвого практического расчета.

Купец Афанасий Бердов, «верный друг» Карпа Сутулова, готов соблазнить его жену, духовный отец Татьяны - поп вместо нравственного воспитания предлагает ей за любовное свидание 200 рублей. Но всех превзошел архиепископ. Будучи высшим духовным лицом города и обладая правом отпущения грехов, он предложил Татьяне бросить купца и попа и за 300 рублей назначить свидание ему. Татьяна, смущенная гнусным предложением архиепископа, пытается напомнить ему о наказании за грехи: «О великий снятый! Како я могу убежати от огня будущаго?». Он же рече ей: «Аз тя во всем разрешу».

Татьяна изображена добродетельной женщиной, любящей и верной женой Карпа Сутулова. Во время отъезда мужа она вела себя скромно и встречалась только с подругами. Истратив деньги, она обратилась за денежной помощью к другу мужа и тут начались ее злоключения. Находчивость и ловкость, с которыми она избежала гнусных притязаний купца, попа и архиепископа, обнаружили в ней незаурядный ум и большую практичность. В столкновении с духовенством она выступила носителем высоких нравственных принципов и, ловко оперируя религиозно-дидактическими формулами, посрамила «святых» отцов. Основным художественным средством для обрисовки образов повести является сатирический диалог: комический эффект достигается тем, что в уста Татьяны, обыкновенной женщины, автор вложил торжественную речь, и она «наставляет» святых отцов, выполняет вместо них миссию проповедника. Когда поп, пришедший на свидание к Татьяне, слышит стук в дверь и в ужасе просит спрятать его от срама, она отвечает ему: «Не убойся, отче, сего, но смерти своей убойся, греха смертиаго; единою (смертию) умрети, а грех сотворяй, мучитися имаши во веки»

Чувствуется в повести и влияние русской народной бытовой сказки. Автор, например, использует прием троичности: три поклонника Татьяны, три сундука, трижды Татьяна рассказывает о совете мужа взять в долг, трое приходят к Татьяне на свидание. Но в отличие от сказок, в повести нет социального конфликта, действие происходит в среде богатых купцов и духовенства. Автор все свое внимание сосредоточил на нравственных проблемах: он убедительно показал, какую глубокую трещину дал мир патриархальных традиций, как иссякло благочестие духовенства и воцарился культ золотого тельца. При этом чувствуется, что автор не осуждает своих героев, он восхищен поступками Татьяны и считает ее мораль нормой человеческого поведения.

В форме юмористической челобитной написан в последней четверти XVII в. «Список с челобитной Калягина монастыря», обличающий распутное, пьяное житьё монахов одного из монастырей Тверской епархии. Низшая монастырская братия Каляэинского монастыря бьёт челом архиепископу тверскому Симеону на своего архимандрита Гавриила за то, что он, забыв страх божий и монашеские обеты, досаждает монахам: научил он плутов-пономарей не вовремя в колокола звонить и в доски бить, и те плуты-пономари ни днём, ни ночью не дают монахам покоя.

Челобитная очень зло и остро осмеивает порядки, укоренившиеся в Калязинском монастыре. Написана она живым, образным разговорным языком, с очень большим количеством рифмованных строк, с рифмованными поговорками и присловьями, вроде «за плечами тело нужно, а под шелепами лежать душно», «репа да хрен, да чёрный чашник Ефрем», «сам во нраве своём один живёт, да с горя сухой хлеб жуёт», «честь нам у него была добра, во всю спину ровна, что и кожа с плеч сползла» и др.

Упоминаемые в челобитной имена

Однако картины монашеской жизни, изображённые в сатире, были характерны не для одного лишь Калязинского монастыря, а для многих русских монастырей на протяжении чуть ли не всего XVII в. и позднейшего времени. Недаром в применении к монастырскому обиходу даже сложилась поговорка: «Правый клир поёт, левый в алтаре пиво пьёт. Откровенный натурализм, с каким челобитная изображает монастырский быт, с одной стороны, очень наглядно рисует определившееся уже в ту пору разложение монастырских традиций, с другой стороны, как и обе предшествующие повести, свидетельствует о возросшем критическом отношении к представителям церкви в посадской или крестьянской среде, где челобитная, очевидно, возникла, перейдя в XVIII в. в лубочную литературу.

"Сказание о Куре и Лисице" обличает формальное благочестие, за которым могут скрываться корыстные цели.

Старейшей редакцией «Повести о куре и о лисице» является прозаическая; что же касается стихотворной и смешанной, то они возникли не ранее начала XVIII в. В старейшей редакции рассказ начинается с того, что к дереву, на котором сидит кур, т. е. петух, «велегласный и громкогласный», прославляющий Христа и про­буждающий христиан от сна, подходит ласковая лисица и, обратив­шись к куру со льстивыми словами, предлагает ему спуститься к ней, «преподобной жене» для того, чтобы принести покаяние в своих грехах, которые лисица ему с радостью отпустит «в сем ве-це и в будущем». Кур, хотя и сознаёт свои тяжкие грехи, сначала отказывается сойти с дерева, потому что знает, что язык лисы льстив, а уста её полны неправды. Словами «святых книг» лиса, даже прослезившись о грехах кура, убеждает его в необходимости покаяться, чтобы избегнуть муки вечной и тьмы кромешной. Под­давшись «душеполезным» словам лисы, кур сам прослезился и стал спускаться к ней «с древа на древо, с сучка на сучок, с куста на кустик, с пенька на пенёк». Спустившись, он сел на голову лисы, ли­са же тотчас схватила его своими когтями, стала скрежетать зубами, глядеть на него «немилостивым оком, аки диавол немилостивый на христиан», и укорять его, завопившего в Лисицыных когтях, в раз­ных прегрешениях. В «святых книгах» и в «правилах святых отец» пишется: одну жену следует взять по закону, другую для рождения детей, а кто берёт третью, тот прелюбодействует; кур же, «лихой человек, злодей и чародей, законопреступник», держит у себя мно­го жён, по двадцати и по тридцати и больше, и за это предаст его лиса злой смерти. Но кур ссылку на «писание» пытается париро­вать другой ссылкой на то же «писание», где сказано: «Плодитеся и роститися и умножите землю, о сиротах и о вдовицах всякое по­печение имейте и пекитеся велми, то будете наследницы царствия небеснаго». Тогда лиса предъявляет куру новое обвинение: он бра­та своего ненавидит, а где с ним сойдётся, тут больно бьётся с ним из-за ревнивых их жён и наложниц, и за это он повинен смерти. А ещё, когда она, голодная лиса, пришла к крестьянину на двор, где сидели куры, он закричал и разбудил людей, и они за ней по­гнались, чтобы её убить, будто она у них хотела отца удавить, а мать утопить; за одну курицу хотели её погубить. И никто теперь не избавит его от лисьих когтей - ни князь, ни боярин, ни иной кто из вельмож. Кур оправдывается тем, что «у которого господи­на жить, тому и служить и волю ево творить», и в Евангелии ска­зано: «Не может раб двема господином работать». Но никакие ссылки на «писание» и жалобные просьбы о пощаде не действуют на лису: «Ты на то надеешися,- говорит она,- что грамоте горазд и отвещати умеешь. И тем тебе не отговоритца. Повинен ты еси смерти». Лиса хочет уже куру «живот скончать», но кур, заво­пив громким голосом, просит дать ему сказать ещё единое слово: звал его Крутицкий митрополит в поддьяки, очень хвалил его голос и приглашал петь у него на амвоне тонким дискантом. Кур обеща­ет давать лисе ежегодный оброк, чем только она пожелает, и, буде захочет она во власть войти, исхлопочет у митрополита, чтобы сде­лали её просвирней, и будут у неё большие доходы, а сверх того от него - кура - оброк в пятьдесят рублей. Но лиса не верит обеща­ниям кура. «Не сули ты мне журавля в небе, токмо дай синицу в руки. Не сули мне в год, сули в рот»,- говорит она и съедает кура.

Использование «священного писания» в сатирических и пароди­ческих целях в смехотворном его применении, что мы имеем в на­шей повести, лишний раз свидетельствует об общем упадке церков­ного престижа, особенно в той среде, из которой вышла повесть,- в среде служилого сословия или в посадской. Повесть представляет собой искусное сочетание церковных и вообще книжных цитат с эле­ментами просторечия и устнопоэтическим пословичным и погово­рочным материалом.

Повесть о Шемякиной суде"

Место действия в сатирической "Повести о Шемякином суде" эпически условно, как в произведениях устного народного творчества: события разворачиваются в "некоих местах". Легко узнаваемы, как сказочные типы, и герои "Повести" – безымянные братья, бедный и богатый; да и сам мотив обмана судьи хорошо известен в мировом фольклоре. Бедняк трижды преступает закон: калеча чужую лошадь, случайно убивая младенца, а затем старика. В суде его ждут три приговора, которые служат зеркальным отражением совершенных им преступлений, что характерно для русской судебной практики XVII в., где за убийство полагалась смерть, за поджог – сожжение и т.п. Согласно решению судьи бедняк должен владеть лошадью, пока у нее не вырастет новый хвост, жить с попадьей, пока та не родит ребенка, испытать судьбу, встав под мостом, откуда на него должен прыгнуть сын убитого. Узнав о таком решении суда, все три истца откупаются от бедняка, и он становится богатым. Неправедный судья Шемяка, чье имя стало нарицательным, оправдал виновного, поскольку тот во время суда показывал ему узелок, однако вместо золота в узелке оказался камень. Шокирующая своей неожиданностью развязка – приметановеллистического сюжета, динамичность которому придают три новеллистические сюжетные линии (три преступления бедняка), связываемые в один сюжетный узел сценой суда.

Объектом сатиры в "Повести о Шемякином суде" выступают не только судья-взяточник и русская законодательная система, но и тот миропорядок, где все наоборот: преступник может быть оправдан и вознагражден. Образ бедняка принято толковать как тип неудачника, которого преследуют несчастья, однако в случившемся есть и его вина: "Богатый... ссужая много лѣтъ убогова и не може исполните скудости его". Видимо, бедняк ленив и привык жить за чужой счет. Получив у брата лошадь, он просит хомут, который легко сделать из подручных средств, поэтому богатый сердится и попрекает брата: "И того у тебя нѣтъ, что своего хомута". Бедняк привязывает дровни к хвосту лошади, но, въезжая во двор, забывает убрать подворотню, бьет кнутом остановившееся у препятствия умное животное, что приводит к первому преступлению: лошадь лишилась хвоста. Причина второго преступления – любопытство и отсутствие чувства собственного достоинства. Заглядевшись с полатей, как ужинают поп и богатый брат, бедняк упал на зыбку и задавил ребенка. Третье преступление он мыслил как самоубийство, но, прыгнув с моста, задавил старика, которого горожанин вез в баню. По христианскому вероучению, и самоубийство, и даже невольное убийство младенца и старика – тяжкий грех. В конце "Повести" судья, не получив золота, рад, что избежал смерти: "...акъ бы я не по немъ судил, а онъ бы меня ушип". Невольный грех готов стать осознанным актом, в силу чего оправдательный по своей сути приговор – не столько комическая, сколько трагикомическая развязка, являющаяся следствием нравственного нездоровья общества, алогизма законов, по которым оно живет.