Краткий пересказ

«Ночь перед Рождеством» Гоголь Н.В. (Очень кратко)

На смену последнему дню перед Рождеством приходит ясная морозная ночь. Дивчины и парубки еще не вышли колядовать, и никто не видел, как из трубы одной хаты пошел дым и поднялась ведьма на метле. Она черным пятнышком мелькает в небе, набирая звезды в рукав, а навстречу ей летит черт, которому «последняя ночь осталась шататься по белому свету». Укравши месяц, черт прячет его в карман, предполагая, что наступившая тьма удержит дома богатого козака Чуба, приглашенного к дьяку на кутю, и ненавистный черту кузнец Вакула (нарисовавший на церковной стене картину Страшного суда и посрамляемого черта) не осмелится прийти к Чубовой дочери Оксане. Покуда черт строит ведьме куры, вышедший из хаты Чуб с кумом не решаются, пойти ль к дьячку, где за варенухой соберется приятное общество, или ввиду такой темноты вернуться домой, — и уходят, оставив в доме красавицу Оксану, принаряжавшуюся перед зеркалом, за чем и застает ее Вакула. Суровая красавица насмехается над ним, ничуть не тронутая его нежными речами. Раздосадованный кузнец идет отпирать дверь, в которую стучит сбившийся с дороги и утративший кума Чуб, решив по случаю поднятой чертом метели вернуться домой. Однако голос кузнеца наводит его на мысль, что он попал не в свою хату (а в похожую, хромого Левченка, к молодой жене коего, вероятно, и пришел кузнец), Чуб меняет голос, и сердитый Вакула, надавав тычков, выгоняет его. Побитый Чуб, разочтя, что из собственного дома кузнец, стало быть, ушел, отправляется к его матери, Солохе. Солоха же, бывшая ведьмою, вернулась из своего путешествия, а с нею прилетел и черт, обронив в трубе месяц.

В селе в это время диканьские бабы посередь улицы спорят, каким именно образом наложил на себя руки Вакула, и дошедшие об том слухи смущают Оксану, она плохо спит ночь, а не найдя поутру в церкви набожного кузнеца, готова плакать. Кузнец же попросту проспал заутреню и обедню, а пробудившись, вынимает из сундука новые шапку и пояс и отправляется к Чубу свататься. Чуб, уязвленный вероломством Солохи, но прельщенный подарками, отвечает согласием. Ему вторит и вошедшая Оксана, готовая выйти за кузнеца «и без черевиков». Обзаведшись семьей, Вакула расписал свою хату красками, а в церкви намалевал черта, да «такого гадкого, что все плевали, когда проходили мимо».деством

Стало светло, метель утихла, и толпы колядующих высыпали на улицы. Девушки прибегают к Оксане, и, заметив на одной из них новые расшитые золотом черевички, Оксана заявляет, что выйдет замуж за Вакулу, если тот принесет ей черевички, «которые носит царица». Меж тем черта, разнежившегося у Солохи, спугивает голова, не пошедший к дьяку на кутю. Черт проворно залезает в один из мешков, оставленных среди хаты кузнецом, но в другой приходится вскоре полезть и голове, поскольку к Солохе стучится дьяк. Нахваливая достоинства несравненной Солохи, дьяк вынужден залезть в третий мешок, поскольку является Чуб. Впрочем, и Чуб полезает туда же, избегая встречи с вернувшимся Вакулой. Покуда Солоха объясняется на огороде с пришедшим вослед козаком Свербыгузом, Вакула уносит мешки, брошенные посреди хаты, и, опечаленный размолвкой с Оксаною, не замечает их тяжести. На улице его окружает толпа колядующих, и здесь Оксана повторяет свое издевательское условие. Бросив все, кроме самого малого, мешки посреди дороги, Вакула бежит, и за ним уж ползут слухи, что он то ли повредился в уме, то ли повесился.

Вакула приходит к запорожцу Пузатому Пацюку, который, как поговаривают, «немного сродни черту». Застав хозяина за поеданием галушек, а затем и вареников, кои сами лезли Пацюку в рот, Вакула робко спрашивает дороги к черту, полагаясь на его помощь в своем несчастье. Получив туманный ответ, что черт у него за плечами, Вакула бежит от лезущего ему в рот скоромного вареника. Предвкушая легкую добычу, черт выскакивает из мешка и, сев на шею кузнеца, сулит ему этой же ночью Оксану. Хитрый кузнец, ухватив черта за хвост и перекрестив его, становится хозяином положения и велит черту везти себя «в Петембург, прямо к царице».

Найдя о ту пору Кузнецовы мешки, девушки хотят отнести их к Оксане, чтоб посмотреть, что же наколядовал Вакула. Они идут за санками, а Чубов кум, призвав в подмогу ткача, волочит один из мешков в свою хату. Там за неясное, но соблазнительное содержимое мешка происходит драка с кумовой женой. В мешке же оказываются Чуб и дьяк. Когда же Чуб, вернувшись домой, во втором мешке находит голову, его расположенность к Солохе сильно уменьшается.

Кузнец, прискакав в Петербург, является к запорожцам, проезжавшим осенью через Диканьку, и, прижав в кармане черта, добивается, чтоб его взяли на прием к царице. Дивясь роскоши дворца и чудной живописи по стенам, кузнец оказывается перед царицею, и, когда спрашивает она запорожцев, приехавших просить за свою Сечь, «чего же хотите вы?», кузнец просит у ней царских ее башмачков. Тронутая таковым простодушием, Екатерина обращает внимание на этот пассаж стоящего поодаль Фонвизина, а Вакуле дарит башмачки, получив кои он почитает за благо отправиться восвояси.

Повесть «Ночь перед рождеством» была написана Н. В. Гоголем в 1830 – 1832 годах. Первое издание произведения было опубликовано в 1832 году в типографии А. Плюшара. Повесть входит в известный цикл писателя «Вечера на хуторе близ Диканьки». В «Ночи перед Рождеством» Гоголь с юмором изобразил опоэтизированную сельскую жизнь в праздничный день, развернув сюжет вокруг истории любви кузнеца Вакулы и дочери богатого козака Оксаны.

Главные герои

Вакула – кузнец, «силач и детина хоть куда», в свободное время занимался «малеванием», был влюблен в Оксану и летал в Петербург на черте, чтобы достать для нее черевички самой царицы.

Оксана – дочь козака Чуба, возлюбленная Вакулы, ей «не минуло еще и семнадцати лет», «была капризна, как красавица».

Черт – невзлюбил Вакулу за то, что тот нарисовал его в дурном свете, возил кузнеца в Петербург.

Другие персонажи

Чуб – богатый козак, вдовец, отец Оксаны.

Солоха – ведьма, мать Вакулы, «имела от роду не больше сорока лет».

Пузатой Пацюк – знахарь, бывший запорожец, который уже много лет живет в Диканьке.

Голова, дьяк, кум Панас, царица Екатерина.

В Диканьке наступила зимняя, ясная ночь перед Рождеством. Неожиданно из трубы одной из хат вылетела ведьма верхом на метле и, поднявшись к небу, начала собирать в рукав звезды.

С другой стороны на небе появился черт. Он спрятал месяц в карман, и вокруг сразу сделалось темно. Сделал черт это для того, чтобы козак Чуб поленился идти по темноте и остался дома, а потому кузнец Вакула не смог прийти к его дочери Оксане. Так черт хотел отомстить кузнецу, который нарисовал его посрамленным на картине со Страшным судом.

Чуб вместе с Панасом, ожидая «добрую попойку» у дьяка выходят из хаты козака и видят, что на небе пропал месяц, и на улице стало совсем темно. Поколебавшись, они все же решают продолжить путь.

Пока Чуб ушел, оставшаяся одна дома Оксана любовалась собой перед зеркалом. За этим делом и застает девушку пришедший к ней Вакула. Кузнец обращается к Оксане с нежными речами, но она только смеется и издевается над ним. Раздосадованный Вакула решает, что девушка не любит его.

Неожиданно в двери постучали, и кузнец пошел открывать.

Мороз увеличивался, поэтому черт с ведьмой спустились через дымоход к ней в хату. Ведьмой была ни кто иная, как мать Вакулы – Солоха. Она умела так очаровывать мужчин, что к ней ходили многие козаки села, при этом ни один из них не знал о соперниках. Среди всех поклонников Солоха выделяла богатого козака Чуба.

Между тем, когда черт спускался в дымоход, он заметил Чуба и устроил сильную метель, пытаясь таким образом вернуть его домой.

И действительно – ничего не видя из-за метели, Чуб решил вернуться назад и они с кумом разошлись в разные стороны. Дойдя до своей хаты, козак постучал, но, услышав возмущенный крик Вакулы, решил, что это не его дом, и изменил голос. Не распознав в пришедшем Чуба, кузнец поколотил козака. Тогда Чуб, рассудив, что если Вакула здесь, то дома его нет, отправился к Солохе.

Пока черт летал из трубы и обратно, месяц вылетел из висевшей у него на боку «ладунки» и поднялся на небо. «Все осветилось. Метели как небывало» . На улице показались толпы колядующих парубков и девушек с мешками.

Девушки поспешили в дом Чуба. Оксана заметила у одной из девушек новые черевички и загрустила, что ей некому достать красивую обновку. Тогда Вакула сам вызвался достать «такие черевички, какие редкая панночка носит» . Шутя, Оксана сказала, что ей подойдут только те, которые носит сама царица и если кузнец их раздобудет, то она выйдет за него замуж.

К сидевшей с чертом Солохе неожиданно приходит дюжий голова. Пока женщина открывала двери, нечистый спрятался в мешке. Голова успел только выпить чарку водки и сказать, что из-за метели не попал к дьяку, как в двери снова постучали – это был сам дьяк. Солоха спрятала голову во второй мешок. Однако и беседа женщины с дьяком была скоро прервана – к Солохе пришел козак Чуб. Хозяйка спрятала в третий мешок дьяка, а вскоре в этом же мешке оказался и Чуб, который не хотел видеться с пришедшим к матери Вакулой.

Пока Солоха вышла к очередному посетителю, кузнец уносит все три мешка и, опечаленный издевательствами Оксаны, даже не замечает их тяжести.

На улице Вакула встречает колядующих. Оксана, смеясь, снова повторяет свое условие при всех. Расстроенный Вакула бросил мешки на землю и, взяв с собой самый маленький, попрощался со всеми и убежал.

Вакула решает пойти к местному знахарю – Пузатому Пацюку – «он, говорят, знает всех чертей и все сделает, что захочет» . Застав Пацюка за поеданием сначала галушек, а после вареников, которые сами летели в рот к хозяину, Вакула спрашивает у него как найти черта, чтобы попросить у того помощи. На это знахарь ответил ему: «Тому не нужно далеко ходить, у кого черт за плечами» . Испугавшись летящего ему в рот скоромного вареника, Вакула убегает от Пацюка.

Услышав слова кузнеца, черт тут же выскочил из мешка и предложил заключить контракт, подписав его кровью. Однако Вакула ухватил черта за хвост. Крестя нечистого, кузнец оседлал его и заставил отнести в Петербург к царице.

Оксана замечает оставленные Вакулой мешки и предлагает их забрать. Пока девчата ходили за санками, мешок с Чубом и дьяком уносит к себе вышедший из шинка кум. Во время ссоры Панаса с женой за содержимое мешка, из него вылезли Чуб и дьяк, объяснив, что решили так пошутить.

Девушки отвезли оставшийся мешок к Оксане. В это время вернулся домой Чуб и, обнаружив в мешке смущенного голову, был возмущен хитростью Солохи.

Долетев до Петербурга, черт обернулся конем, а после, по велению Вакулы, уменьшился и спрятался к нему в карман. Кузнец находит знакомых запорожцев, и с помощью нечистого получает согласие идти с ними к царице.

Во дворце запорожцев и Вакулу встретил Потемкин, а затем и сама царица. Когда Екатерина спросила у запорожцев, с какой просьбой они пришли к ней, кузнец тут же упал к ногам царицы, прося для своей жены такие же прекрасные черевички, как у нее. Екатерину развеселило его простодушие, и она приказала принести самые дорогие башмаки с золотом. Расхваливая ножки царицы, кузнец, подталкиваемый запорожцами, отошел назад и черт его мгновенно перенес уже «за шлахбаум» .

По Диканьке в это время уже пошли слухи, что Вакула то ли утонул, то ли повесился. Услышав об этом, Оксана очень расстроилась – ведь он любил ее, а теперь, возможно, навсегда ушел из села или вовсе пропал. Не появился Вакула и после обедни.

Обратно кузнец добрался еще быстрее, и, отвесив черту три удара хворостиной, отпустил его. Зайдя домой, Вакула тут же заснул и проспал до обедни. Проснувшись, кузнец взял с собой башмачки царицы для Оксаны и шапку и пояс для Чуба и отправился к козаку. После согласия отца на сватовство смущенная девушка сказала, что готова выйти замуж за Вакулу «и без черевичков» .

Женившись, кузнец размалевал всю свою хату, а в церкви изобразил черта в аду – «такого гадкого, что все плевали, когда проходили мимо» .

Заключение

В повести «Ночь перед Рождеством» Гоголь раскрывает тему народной жизни, изображая ряд типичных сельских персонажей – ловкого и сильного кузнеца Вакулу, красивую и самовлюбленную Оксану, глупого и богатого Чуба, хитрую Солоху и других. Вводя в повествование мифических персонажей (ведьму, черта, знахаря), автор приближает сюжет произведения к сказочному, таким образом переплетая в повести приемы реализма и романтизма.

Краткий пересказ «Ночи перед Рождеством» описывает основной сюжет произведения, но для лучшего понимания повести советуем ознакомиться с ее полным вариантом.

Тест по повести

Вопросы теста охватывают многие важные моменты краткого содержания произведения:

Рейтинг пересказа

Средняя оценка: 4.6 . Всего получено оценок: 1809.

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Николай Васильевич Гоголь
Ночь перед Рождеством

Истории старого пасечника

Стоит ясная морозная ночь накануне Рождества. Светят звёзды и месяц, искрится снег, над трубами хат клубится дымок. Это Диканька, крохотное село под Полтавой. Заглянем в окошки? Вон старый казак Чуб надел тулуп и собирается в гости. Вон его дочка, красавица Оксана, прихорашивается перед зеркальцем. Вон влетает в печную трубу очаровательная ведьма Солоха, радушная хозяйка, к которой любят захаживать в гости и казак Чуб, и сельский голова, и дьяк. А вон в той хате, на краю села, сидит, попыхивая люлькой, какой-то старичок. Да ведь это пасечник Рудый Панько, мастер рассказывать истории! Одна из самых весёлых его историй о том, как чёрт украл с неба месяц, а кузнец Вакула летал в Петербург к царице.

Всех их – и Солоху, и Оксану, и кузнеца, и даже самого Рудого Панька – придумал замечательный писатель Николай Васильевич Гоголь (18091852), и в том, что ему так точно и правдиво удалось изобразить своих героев, нет ничего необыкновенного. Гоголь родился в небольшом селе Великие Сорочинцы Полтавской губернии и с самого детства видел и хорошо знал всё то, о чём позже писал. Отец его был помещиком и происходил из старинного казацкого рода. Николай учился сперва в Полтавском уездном училище, потом – в гимназии в городе Нежине, тоже недалеко от Полтавы; здесь-то он впервые и попробовал писать.

В девятнадцать лет Гоголь уехал в Петербург, служил какое-то время в канцеляриях, но очень скоро понял, что призвание его не в этом. Он начал понемногу печататься в литературных журналах, а чуть позже выпустил и первую книжку «Вечера на хуторе близ Диканьки» – сборник удивительных историй, будто бы рассказанных пасечником Рудым Паньком: о чёрте, укравшем месяц, о таинственной красной свитке, о богатых кладах, которые открываются в ночь накануне Ивана Купалы. Сборник имел огромный успех, очень понравился он и А. С. Пушкину. Гоголь вскоре с ним познакомился и подружился, и в дальнейшем Пушкин не раз помогал ему, например, подсказав (конечно, в самых общих чертах) сюжет комедии «Ревизор» и поэмы «Мёртвые души». Живя в Петербурге, Гоголь издал и следующий сборник «Миргород», куда вошли «Тарас Бульба» и «Вий», и «петербургские» повести: «Шинель», «Коляска», «Нос» и другие.

Следующие десять лет Николай Васильевич провёл за границей, лишь изредка возвращаясь на родину: понемногу жил то в Германии, то в Швейцарии, то во Франции; позже на несколько лет поселился в Риме, который очень полюбил. Здесь был написан первый том поэмы «Мёртвые души». В Россию Гоголь вернулся лишь 1848 году и поселился под конец жизни в Москве, в доме на Никитском бульваре.

Гоголь – писатель очень разносторонний, произведения его такие разные, но объединяет их остроумие, тонкая ирония и добрый юмор. За это больше всего ценил Гоголя и Пушкин: «Вот настоящая весёлость, искренняя, непринуждённая, без жеманства, без чопорности. А местами какая поэзия! Какая чувствительность! Всё это так необыкновенно в нашей нынешней литературе…»

П. Лемени-Македон

Последний день перед Рождеством прошёл. Зимняя, ясная ночь наступила. Глянули звёзды. Месяц величаво поднялся на небо посветить добрым людям и всему миру, чтобы всем было весело колядовать и славить Христа1
Колядовать у нас называется петь под окнами накануне Рождества песни, которые называются колядками. Тому, кто колядует, всегда кинет в мешок хозяйка, или хозяин, или кто остаётся дома, колбасу, или хлеб, или медный грош, чем кто богат. Говорят, что был когда-то болван Коляда, которого принимали за бога, и что будто от того пошли и колядки. Кто его знает? Не нам, простым людям, об этом толковать. Прошлый год отец Осип запретил было колядовать по хуторам, говоря, что будто сим народ угождает сатане. Однако ж если сказать правду, то в колядках и слова нет про Коляду. Поют часто про Рождество Христа; а при конце желают здоровья хозяину, хозяйке, детям и всему дому.
Замечание пасичника. (Примеч. Н. В. Гоголя.)

Морозило сильнее, чем с утра; но зато так было тихо, что скрып мороза под сапогом слышался за полверсты. Ещё ни одна толпа парубков не показывалась под окнами хат; месяц один только заглядывал в них украдкою, как бы вызывая принаряживавшихся девушек выбежать скорее на скрыпучий снег. Тут через трубу одной хаты клубами повалился дым и пошёл тучею по небу, и вместе с дымом поднялась ведьма верхом на метле.

Если бы в это время проезжал сорочинский заседатель на тройке обывательских2
Обывательские (лошади) – т. е. крестьянские: «сельскими обывателями» в царской России назывались крестьяне.

Лошадей, в шапке с барашковым околышком, сделанной по манеру уланскому, в синем тулупе, подбитом чёрными смушками3
Сму́шка – шкурка новорождённого ягнёнка.

С дьявольски сплетённою плетью, которою имеет он обыкновение подгонять своего ямщика, то он бы, верно, приметил её, потому что от сорочинского заседателя ни одна ведьма на свете не ускользнёт. Он знает наперечёт, сколько у каждой бабы свинья мечет поросёнков, и сколько в сундуке лежит полотна, и что именно из своего платья и хозяйства заложит добрый человек в воскресный день в шинке4
Шино́к (укр.) – питейное заведение, кабак.

Но сорочинский заседатель не проезжал, да и какое ему дело до чужих, у него своя волость5
Во́лость (устар.) – территориальная единица в царской России.

А ведьма между тем поднялась так высоко, что одним только чёрным пятнышком мелькала вверху. Но где ни показывалось пятнышко, там звёзды, одна за другою, пропадали на небе. Скоро ведьма набрала их полный рукав. Три или четыре ещё блестели. Вдруг, с противной стороны, показалось другое пятнышко, увеличилось, стало растягиваться, и уже было не пятнышко. Близорукий, хотя бы надел на нос вместо очков колёса с Комиссаровой брички, и тогда бы не распознал, что это такое. Спереди совершенно немец6
Немцем называют у нас всякого, кто только из чужой земли, хоть будь он француз, или цесарец, или швед – всё немец. (Примеч. Н. В. Гоголя.)

: узенькая, беспрестанно вертевшаяся и нюхавшая всё, что ни попадалось, мордочка оканчивалась, как и у наших свиней, кругленьким пятачком, ноги были так тонки, что если бы такие имел яресковский голова, то он переломал бы их в первом козачке7
Козачо́к – украинский народный танец.

Но зато сзади он был настоящий губернский стряпчий8
Стря́пчий (устар.) – судебный чиновник.

в мундире, потому что у него висел хвост, такой острый и длинный, как теперешние мундирные фалды; только разве по козлиной бороде под мордой, по небольшим рожкам, торчавшим на голове, и что весь был не белее трубочиста, можно было догадаться, что он не немец и не губернский стряпчий, а просто чёрт, которому последняя ночь осталась шататься по белому свету и выучивать грехам добрых людей. Завтра же, с первыми колоколами к заутрене, побежит он без оглядки, поджавши хвост, в свою берлогу.

Между тем чёрт крался потихоньку к месяцу и уже протянул было руку схватить его, но вдруг отдёрнул её назад, как бы обжёгшись, пососал пальцы, заболтал ногою и забежал с другой стороны, и снова отскочил и отдёрнул руку. Однако ж, несмотря на все неудачи, хитрый чёрт не оставил своих проказ. Подбежавши, вдруг схватил он обеими руками месяц, кривляясь и дуя, перекидывал его из одной руки в другую, как мужик, доставший голыми руками огонь для своей люльки9
Лю́лька – курительная трубка.

; наконец поспешно спрятал в карман и, как будто ни в чём не бывал, побежал далее.

В Диканьке никто не слышал, как чёрт украл месяц. Правда, волостной писарь, выходя на четвереньках из шинка, видел, что месяц ни с сего ни с того танцевал на небе, и уверял с божбою в том всё село; но миряне качали головами и даже подымали его на смех. Но какая же была причина решиться чёрту на такое беззаконное дело? А вот какая: он знал, что богатый козак Чуб приглашён дьяком на кутью10
Кутья́ – сладкая каша из риса или другой крупы с изюмом; её едят на праздники, например под Рождество.

Где будут: голова; приехавший из архиерейской певческой родич дьяка в синем сюртуке, бравший самого низкого баса; козак Свербыгуз и ещё кое-кто; где, кроме кутьи, будет варенуха11
Варену́ха – варёная водка с пряностями.

Перегонная на шафран водка и много всякого съестного. А между тем его дочка, красавица на всём селе, останется дома, а к дочке, наверное, придёт кузнец, силач и детина хоть куда, который чёрту был противнее проповедей отца Кондрата. В досужее от дел время кузнец занимался малеванием и слыл лучшим живописцем во всём околотке. Сам ещё тогда здравствовавший сотник12
Со́тник – казачий офицерский чин: командир сотни.

Л…ко вызывал его нарочно в Полтаву выкрасить дощатый забор около его дома. Все миски, из которых диканьские козаки хлебали борщ, были размалёваны кузнецом. Кузнец был богобоязливый человек и писал часто образа святых: и теперь ещё можно найти в Т… церкви его евангелиста Луку. Но торжеством его искусства была одна картина, намалёванная на церковной стене в правом притворе, в которой изобразил он святого Петра в день Страшного суда, с ключами в руках, изгонявшего из ада злого духа; испуганный чёрт метался во все стороны, предчувствуя свою погибель, а заключённые прежде грешники били и гоняли его кнутами, поленами и всем чем ни попало. В то время, когда живописец трудился над этою картиною и писал её на большой деревянной доске, чёрт всеми силами старался мешать ему: толкал невидимо под руку, подымал из горнила в кузнице золу и обсыпал ею картину; но, несмотря на всё, работа была кончена, доска внесена в церковь и вделана в стену притвора, и с той поры чёрт поклялся мстить кузнецу.

Одна только ночь оставалась ему шататься на белом свете; но и в эту ночь он выискивал чем– нибудь выместить на кузнеце свою злобу. И для этого решился украсть месяц, в той надежде, что старый Чуб ленив и не лёгок на подъём, к дьяку же от избы не так близко: дорога шла по-за селом, мимо мельниц, мимо кладбища, огибала овраг. Ещё при месячной ночи варенуха и водка, настоянная на шафран, могла бы заманить Чуба. Но в такую темноту вряд ли бы удалось кому стащить его с печки и вызвать из хаты. А кузнец, который был издавна не в ладах с ним, при нём ни за что не отважится идти к дочке, несмотря на свою силу.

Таким-то образом, как только чёрт спрятал в карман свой месяц, вдруг по всему миру сделалось так темно, что не всякий бы нашёл дорогу к шинку, не только к дьяку. Ведьма, увидевши себя вдруг в темноте, вскрикнула. Тут чёрт, подъехавши мелким бесом, подхватил её под руку и пустился нашёптывать на ухо то самое, что обыкновенно нашёптывают всему женскому роду. Чудно устроено на нашем свете! Всё, что ни живёт в нём, всё силится перенимать и передразнивать один другого. Прежде, бывало, в Миргороде один судья да городничий хаживали зимою в крытых сукном тулупах, а всё мелкое чиновничество носило просто нагольные13
Наго́льный (тулуп) – сшитый из шкуры кожей наружу и не покрытый тканью.

Теперь же и заседатель, и подкоморий14
Подкомо́рий (устар.) – судья, занимавшийся земельными вопросами.

Отсмалили себе новые шубы из решетиловских смушек с суконною покрышкою. Канцелярист и волостной писарь третьего году взяли синей китайки15
Кита́йка – плотная хлопчатобумажная ткань, обычно синего цвета.

по шести гривен аршин16
Арши́н (устар.) – старинная мера длины, равная 71 см.

Пономарь сделал себе на лето нанковые17
На́нковый – сшитый из грубой хлопчатобумажной ткани – на́нки.

Шаровары и жилет из полосатого гаруса18
Га́рус – грубая хлопчатобумажная ткань, на ощупь похожая на шерстяную.

Словом, всё лезет в люди! Когда эти люди не будут суетны! Можно побиться об заклад, что многим покажется удивительно видеть чёрта, пустившегося и себе туда же. Досаднее всего то, что он, верно, воображает себя красавцем, между тем как фигура – взглянуть совестно. Рожа, как говорит Фома Григорьевич, мерзость мерзостью, однако ж и он строит любовные куры! Но на небе и под небом так сделалось темно, что ничего нельзя уже было видеть, что происходило далее между ними.

– Так ты, кум, ещё не был у дьяка в новой хате? – говорил козак Чуб, выходя из дверей своей избы, сухощавому, высокому, в коротком тулупе мужику с обросшею бородою, показывавшею, что уже более двух недель не прикасался к ней обломок косы, которым обыкновенно мужики бреют свою бороду за неимением бритвы. – Там теперь будет добрая попойка! – продолжал Чуб, осклабив при этом своё лицо. – Как бы только нам не опоздать.

При сём Чуб поправил свой пояс, перехватывавший плотно его тулуп, нахлобучил крепче свою шапку, стиснул в руке кнут – страх и грозу докучливых собак, но, взглянув вверх, остановился…

– Что за дьявол! Смотри! смотри, Панас!..

– Что? – произнёс кум и поднял свою голову также вверх.

– Как что? месяца нет!

– Что за про́пасть! В самом деле нет месяца.

– То-то что нет, – выговорил Чуб с некоторою досадою на неизменное равнодушие кума. – Тебе небось и нужды нет.

– А что мне делать!

– Надобно же было, – продолжал Чуб, утирая рукавом усы, – какому-то дьяволу, чтоб ему не довелось, собаке, поутру рюмки водки выпить, вмешаться!.. Право, как будто на смех… Нарочно, сидевши в хате, глядел в окно: ночь – чудо! Светло, снег блещет при месяце. Всё было видно, как днём. Не успел выйти за дверь – и вот, хоть глаз выколи!

Чуб долго ещё ворчал и бранился, а между тем в то же время раздумывал, на что бы решиться. Ему до смерти хотелось покалякать о всяком вздоре у дьяка, где, без всякого сомнения, сидел уже и голова, и приезжий бас, и дегтярь Микита, ездивший через каждые две недели в Полтаву на торги и отпускавший такие шутки, что все миряне брались за животы со смеху. Уже видел Чуб мысленно стоявшую на столе варенуху. Всё это было заманчиво, правда; но темнота ночи напомнила ему о той лени, которая так мила всем козакам. Как бы хорошо теперь лежать, поджавши под себя ноги, на лежанке, курить спокойно люльку и слушать сквозь упоительную дремоту колядки и песни весёлых парубков и девушек, толпящихся кучами под окнами. Он бы, без всякого сомнения, решился на последнее, если бы был один, но теперь обоим не так скучно и страшно идти тёмною ночью, да и не хотелось-таки показаться перед другими ленивым или трусливым. Окончивши побранки, обратился он снова к куму:

– Так нет, кум, месяца?

– Чудно, право! А дай понюхать табаку. У тебя, кум, славный табак! Где ты берёшь его?

– Кой чёрт, славный! – отвечал кум, закрывая берёзовую тавлинку19
Тавли́нка (устар.) – плоская берестяная табакерка.

Исколотую узорами. – Старая курица не чихнёт!

– Я помню, – продолжал всё так же Чуб, – мне покойный шинкарь Зозуля раз привёз табаку из Нежина. Эх, табак был! добрый табак был! Так что же, кум, как нам быть? ведь темно на дворе.

– Так, пожалуй, останемся дома, – произнёс кум, ухватясь за ручку двери.

Если бы кум не сказал этого, то Чуб, верно бы, решился остаться, но теперь его как будто что-то дёргало идти наперекор.

– Нет, кум, пойдём! нельзя, нужно идти!

Сказавши это, он уже и досадовал на себя, что сказал. Ему было очень неприятно тащиться в такую ночь; но его утешало то, что он сам нарочно этого захотел и сделал-таки не так, как ему советовали.

Кум, не выразив на лице своём ни малейшего движения досады, как человек, которому решительно всё равно, сидеть ли дома или тащиться из дому, обсмотрелся, почесал палочкой батога 20
Бато́г – трость.

Свои плечи, и два кума отправились в дорогу.

Теперь посмотрим, что делает, оставшись одна, красавица дочка. Оксане не минуло ещё и семнадцати лет, как во всём почти свете, и по ту сторону Диканьки, и по эту сторону Диканьки, только и речей было, что про неё. Парубки гуртом провозгласили, что лучшей девки и не было ещё никогда и не будет никогда на селе. Оксана знала и слышала всё, что про неё говорили, и была капризна, как красавица. Если бы она ходила не в плахте и запаске21
Пла́х та – длинный отрез плотной ткани, оборачивался вокруг пояса в виде юбки; запа́ска – передник из плотной ткани, расшитый узорами; то и другое – национальная украинская женская одежда.

А в каком-нибудь капоте22
Капо́т – домашняя женская одежда свободного покроя, похожая на халат.

То разогнала бы всех своих девок. Парубки гонялись за нею толпами, но, потерявши терпение, оставляли мало-помалу и обращались к другим, не так избалованным. Один только кузнец был упрям и не оставлял своего волокитства, несмотря на то что и с ним поступаемо было ничуть не лучше, как с другими.

По выходе отца своего она долго ещё принаряживалась и жеманилась перед небольшим в оловянных рамках зеркалом и не могла налюбоваться собою.

– Что людям вздумалось расславлять, будто я хороша? – говорила она, как бы рассеянно, для того только, чтобы об чём-нибудь поболтать с собою. – Лгут люди, я совсем не хороша. – Но мелькнувшее в зеркале свежее, живое в детской юности лицо с блестящими чёрными очами и невыразимо приятной усмешкой, прожигавшей душу, вдруг доказало противное. – Разве чёрные брови и очи мои, – продолжала красавица, не выпуская зеркала, – так хороши, что уже равных им нет и на свете? Что тут хорошего в этом вздёрнутом кверху носе? и в щеках? и в губах? Будто хороши мои чёрные косы? Ух! их можно испугаться вечером: они, как длинные змеи, перевились и обвились вокруг моей головы. Я вижу теперь, что я совсем не хороша! – И, отдвигая несколько подалее от себя зеркало, вскрикнула: – Нет, хороша я! Ах, как хороша! Чудо! Какую радость принесу я тому, кого буду женою! Как будет любоваться мною мой муж! Он не вспомнит себя. Он зацелует меня насмерть.

– Чудная девка! – прошептал вошедший тихо кузнец. – И хвастовства у неё мало! С час стоит, глядясь в зеркало, и не наглядится, и ещё хвалит себя вслух!

– Да, парубки, вам ли чета я? вы поглядите на меня, – продолжала хорошенькая кокетка, – как я плавно выступаю; у меня сорочка шита красным шёлком. А какие ленты на голове! Вам век не увидать богаче галуна23
Галу́н – тесьма, прошитая золотыми или серебряными нитями; нашивается на форменную одежду.

Всё это накупил мне отец мой для того, чтобы на мне женился самый лучший мо́лодец на свете! – И, усмехнувшись, поворотилась она в другую сторону и увидела кузнеца…

Вскрикнула и сурово остановилась перед ним.

Кузнец и руки опустил.

Трудно рассказать, что выражало смугловатое лицо чудной девушки: и суровость в нём была видна, и сквозь суровость какая-то издёвка над смутившимся кузнецом, и едва заметная краска досады тонко разливалась по лицу; всё это так смешалось и так было неизобразимо хорошо, что расцеловать её миллион раз – вот всё, что можно было сделать тогда наилучшего.

– Зачем ты пришёл сюда? – так начала говорить Оксана. – Разве хочется, чтобы выгнала за дверь лопатою? Вы все мастера подъезжать к нам. Вмиг пронюхаете, когда отцов нет дома. О, я знаю вас! Что, сундук мой готов?

– Будет готов, моё серденько, после праздника будет готов. Если бы ты знала, сколько возился около него: две ночи не выходил из кузницы; зато ни у одной поповны не будет такого сундука. Железо на оковку положил такое, какого не клал на сотникову таратайку, когда ходил на работу в Полтаву. А как будет расписан! Хоть весь околоток выходи своими беленькими ножками, не найдёшь такого! По всему полю будут раскиданы красные и синие цветы. Гореть будет, как жар. Не сердись же на меня! Позволь хоть поговорить, хоть поглядеть на тебя!

– Кто ж тебе запрещает, говори и гляди!

Тут села она на лавку и снова взглянула в зеркало и стала поправлять на голове свои косы. Взглянула на шею, на новую сорочку, вышитую шёлком, и тонкое чувство самодовольствия выразилось на устах, на свежих ланитах24
Лани́ты (поэт.) – щёки.

и отсветилось в очах.

– Позволь и мне сесть возле тебя! – сказал кузнец.

– Садись, – проговорила Оксана, сохраняя в устах и в довольных очах то же самое чувство.

– Чудная, ненаглядная Оксана, позволь поцеловать тебя! – произнёс ободрённый кузнец и прижал её к себе в намерении схватить поцелуй; но Оксана отклонила свои щёки, находившиеся уже на неприметном расстоянии от губ кузнеца, и оттолкнула его.

– Чего тебе ещё хочется? Ему когда мёд, так и ложка нужна! Поди прочь, у тебя руки жёстче железа. Да и сам ты пахнешь дымом. Я думаю, меня всю обмарал сажею.

Тут она поднесла зеркало и снова начала перед ним охорашиваться.

«Не любит она меня, – думал про себя, повеся голову, кузнец. – Ей всё игрушки; а я стою перед нею как дурак и очей не свожу с неё. И всё бы стоял перед нею, и век бы не сводил с неё очей! Чудная девка! чего бы я не дал, чтобы узнать, что у неё на сердце, кого она любит! Но нет, ей и нужды нет ни до кого. Она любуется сама собою; мучит меня, бедного; а я за грустью не вижу света; а я её так люблю, как ни один человек на свете не любил и не будет никогда любить».

– Правда ли, что твоя мать ведьма? – произнесла Оксана и засмеялась; и кузнец почувствовал, что внутри его всё засмеялось. Смех этот как будто разом отозвался в сердце и в тихо встрепенувших жилах, и за всем тем досада запала в его душу, что он не во власти расцеловать так приятно засмеявшееся лицо.

– Что мне до матери? ты у меня мать, и отец, и всё, что ни есть дорогого на свете. Если б меня призвал царь и сказал: «Кузнец Вакула, проси у меня всего, что ни есть лучшего в моём царстве, всё отдам тебе. Прикажу тебе сделать золотую кузницу, и станешь ты ковать серебряными молотами». – «Не хочу, – сказал бы я царю, – ни каменьев дорогих, ни золотой кузницы, ни всего твоего царства. Дай мне лучше мою Оксану!»

– Видишь, какой ты! Только отец мой сам не промах. Увидишь, когда он не женится на твоей матери, – проговорила, лукаво усмехнувшись, Оксана. – Однако ж дивчата не приходят… Что б это значило? Давно уже пора колядовать. Мне становится скучно.

– Бог с ними, моя красавица!

– Как бы не так! с ними, верно, придут парубки. Тут-то пойдут балы. Воображаю, каких наговорят смешных историй!

– Так тебе весело с ними?

– Да уж веселее, чем с тобою. А! кто-то стукнул; верно, дивчата с парубками.

«Чего мне больше ждать? – говорил сам с собою кузнец. – Она издевается надо мною. Ей я столько же дорог, как перержавевшая подкова. Но если ж так, не достанется, по крайней мере, другому посмеяться надо мною. Пусть только я наверное замечу, кто ей нравится более моего; я отучу…»

Стук в двери и резко зазвучавший на морозе голос: «Отвори!» – прервал его размышления.

– Постой, я сам отворю, – сказал кузнец и вышел в сени в намерении отломать с досады бока первому попавшемуся человеку.

Мороз увеличился, и вверху так сделалось холодно, что чёрт перепрыгивал с одного копытца на другое и дул себе в кулак, желая сколько-нибудь отогреть мёрзнувшие руки. Не мудрено, однако ж, и смёрзнуть тому, кто толкался от утра до утра в аду, где, как известно, не так холодно, как у нас зимою, и где, надевши колпак и ставши перед очагом, будто в самом деле кухмистр, поджаривал он грешников с таким удовольствием, с каким обыкновенно баба жарит на Рождество колбасу.

Ведьма сама почувствовала, что холодно, несмотря на то что была тепло одета; и потому, поднявши руки кверху, отставила ногу и, приведши себя в такое положение, как человек, летящий на коньках, не сдвинувшись ни одним суставом, спустилась по воздуху, будто по ледяной покатой горе, и прямо в трубу.

Чёрт таким же порядком отправился вслед за нею. Но так как это животное проворнее всякого франта в чулках, то не мудрено, что он наехал при самом входе в трубу на шею своей любовницы, и оба очутились в просторной печке между горшками.

Путешественница отодвинула потихоньку заслонку, поглядеть, не назвал ли сын её Вакула в хату гостей, но, увидевши, что никого не было, выключая только мешки, которые лежали посереди хаты, вылезла из печки, скинула тёплый кожух25
Кожу́х – здесь: тулуп из овечьей шкуры.

Оправилась, и никто бы не мог узнать, что она за минуту назад ездила на метле.

Мать кузнеца Вакулы имела от роду не больше сорока лет. Она была ни хороша, ни дурна собою. Трудно и быть хорошею в такие года. Однако ж она так умела причаровать к себе самых степенных козаков (которым, не мешает, между прочим, заметить, мало было нужды до красоты), что к ней хаживал и голова, и дьяк Осип Никифорович (конечно, если дьячихи не было дома), и козак Корний Чуб, и козак Касьян Свербыгуз. И, к чести её сказать, она умела искусно обходиться с ними. Ни одному из них и в ум не приходило, что у него есть соперник. Шёл ли набожный мужик, или дворянин, как называют себя козаки, одетый в кобеняк с видлогою26
Кобеня́к – длинный мужской плащ с пришитым сзади капюшоном – видло́гой.

В воскресенье в церковь или, если дурная погода, в шинок, – как не зайти к Солохе, не поесть жирных с сметаною вареников и не поболтать в тёплой избе с говорливой и угодливой хозяйкой. И дворянин нарочно для этого давал большой крюк, прежде чем достигал шинка, и называл это – заходить по дороге.

А пойдёт ли, бывало, Солоха в праздник в церковь, надевши яркую плахту с китайчатою запаскою, а сверх её синюю юбку, на которой сзади нашиты были золотые усы, и станет прямо близ правого крылоса, то дьяк уже верно закашливался и прищуривал невольно в ту сторону глаза; голова гладил усы, заматывал за ухо оселедец27
Оселе́дец (укр.) – длинный чуб на темени выбритой головы у казаков.

И говорил стоявшему близ его соседу: «Эх, добрая баба! чёрт-баба!»

Солоха кланялась каждому, и каждый думал, что она кланяется ему одному. Но охотник мешаться в чужие дела тотчас бы заметил, что Солоха была приветливее всего с козаком Чубом. Чуб был вдов. Восемь скирд хлеба всегда стояли перед его хатою. Две пары дюжих волов всякий раз высовывали свои головы из плетёного сарая на улицу и мычали, когда завидывали шедшую куму – корову, или дядю – толстого быка. Бородатый козёл взбирался на самую крышу и дребезжал оттуда резким голосом, как городничий, дразня выступавших по двору индеек и оборачиваяся задом, когда завидывал своих неприятелей, мальчишек, издевавшихся над его бородою. В сундуках у Чуба водилось много полотна, жупанов и старинных кунтушей28
Жупа́н, кунту́ш – старинная украинская мужская и женская верхняя одежда.

С золотыми галунами: покойная жена его была щеголиха. В огороде, кроме маку, капусты, подсолнечников, засевалось ещё каждый год две нивы табаку. Всё это Солоха находила не лишним присоединить к своему хозяйству, заранее размышляя о том, какой оно примет порядок, когда перейдёт в её руки, и удвоивала благосклонность к старому Чубу. А чтобы каким– нибудь образом сын её Вакула не подъехал к его дочери и не успел прибрать всего себе, и тогда бы наверно не допустил её мешаться ни во что, она прибегнула к обыкновенному средству всех сорокалетних кумушек: ссорить как можно чаще Чуба с кузнецом. Может быть, эти самые хитрости и сметливость её были виною, что кое-где начали поговаривать старухи, особливо когда выпивали где-нибудь на весёлой сходке лишнее, что Солоха точно ведьма; что парубок Кизяколупенко видел у неё сзади хвост величиною не более бабьего веретена; что она ещё в позапрошлый четверг чёрною кошкою перебежала дорогу; что к попадье раз прибежала свинья, закричала петухом, надела на голову шапку отца Кондрата и убежала назад.

Случилось, что тогда, когда старушки толковали об этом, пришёл какой-то коровий пастух Тымиш Коростявый. Он не преминул рассказать, как летом, перед самою Петровкою29
Петровка (Петров день) – христианский праздник, отмечается 29 июня (12 июля).

Когда он лёг спать в хлеву, подмостивши под голову солому, видел собственными глазами, что ведьма, с распущенною косою, в одной рубашке, начала доить коров, а он не мог пошевельнуться, так был околдован; подоивши коров, она пришла к нему и помазала его губы чем-то таким гадким, что он плевал после того целый день. Но всё это что-то сомнительно, потому что один только сорочинский заседатель может увидеть ведьму. И оттого все именитые козаки махали руками, когда слышали такие речи. «Брешут сучьи бабы!» – бывал обыкновенный ответ их.

Вылезши из печки и оправившись, Солоха, как добрая хозяйка, начала убирать и ставить всё к своему месту, но мешков не тронула: «Это Вакула принёс, пусть же сам и вынесет!» Чёрт между тем, когда ещё влетал в трубу, как-то нечаянно оборотившись, увидел Чуба об руку с кумом, уже далеко от избы. Вмиг вылетел он из печки, перебежал им дорогу и начал разрывать со всех сторон кучи замёрзшего снега. Поднялась метель. В воздухе забелело. Снег метался взад и вперёд сетью и угрожал залепить глаза, рот и уши пешеходам. А чёрт улетел снова в трубу, в твёрдой уверенности, что Чуб возвратится вместе с кумом назад, застанет кузнеца и отпотчует его так, что он долго будет не в силах взять в руки кисть и малевать обидные карикатуры.

В самом деле, едва только поднялась метель и ветер стал резать прямо в глаза, как Чуб уже изъявил раскаяние и, нахлобучивая глубже на голову капелюхи30
Капелю́ха и капелю́х – мужская шапка с ушами.

Угощал побранками себя, чёрта и кума. Впрочем, эта досада была притворная. Чуб очень рад был поднявшейся метели. До дьяка ещё оставалось в восемь раз больше того расстояния, которое они прошли. Путешественники поворотили назад. Ветер дул в затылок; но сквозь метущий снег ничего не было видно.

– Стой, кум! мы, кажется, не туда идём, – сказал, немного отошедши, Чуб, – я не вижу ни одной хаты. Эх, какая метель! Свороти-ка ты, кум, немного в сторону, не найдёшь ли дороги; а я тем временем поищу здесь. Дёрнет же нечистая сила потаскаться по такой вьюге! Не забудь закричать, когда найдёшь дорогу. Эк, какую кучу снега напустил в очи сатана!

Дороги, однако ж, не было видно. Кум, отошедши в сторону, бродил в длинных сапогах взад и вперёд и, наконец, набрёл прямо на шинок. Эта находка так его обрадовала, что он позабыл всё и, стряхнувши с себя снег, вошёл в сени, нимало не беспокоясь об оставшемся на улице куме. Чубу показалось между тем, что он нашёл дорогу; остановившись, принялся он кричать во всё горло, но, видя, что кум не является, решился идти сам. Немного пройдя, увидел он свою хату. Сугробы снега лежали около неё и на крыше. Хлопая намёрзнувшими на холоде руками, принялся он стучать в дверь и кричать повелительно своей дочери отпереть её.

– Чего тебе тут нужно? – сурово закричал вышедший кузнец.

Чуб, узнавши голос кузнеца, отступил несколько назад. «Э, нет, это не моя хата, – говорил он про себя, – в мою хату не забредёт кузнец. Опять же, если присмотреться хорошенько, то и не кузнецова. Чья бы была это хата? Вот на! не распознал! это хромого Левченка, который недавно женился на молодой жене. У него одного только хата похожа на мою. То-то мне показалось и сначала немного чудно, что так скоро пришёл домой. Однако ж Левченко сидит теперь у дьяка, это я знаю; зачем же кузнец?.. Э-ге-ге! он ходит к его молодой жене. Вот как! хорошо!… теперь я всё понял».

– Кто ты такой и зачем таскаешься под дверями? – произнёс кузнец суровее прежнего и подойдя ближе.

«Нет, не скажу ему, кто я, – подумал Чуб, – чего доброго, ещё приколотит, проклятый выродок!» – и, переменив голос, отвечал:

– Это я, человек добрый! пришёл вам на забаву поколядовать немного под окнами.

– Убирайся к чёрту с своими колядками! – сердито закричал Вакула. – Что ж ты стоишь? Слышишь, убирайся сей же час вон!

Чуб сам уже имел это благоразумное намерение, но ему досадно показалось, что принуждён слушаться приказаний кузнеца. Казалось, какой-то злой дух толкал его под руку и вынуждал сказать что-нибудь наперекор.

– Что ж ты, в самом деле, так раскричался? – произнёс он тем же голосом, – я хочу колядовать, да и полно.

– Эге! да ты от слов не уймёшься!.. – Вслед за сими словами Чуб почувствовал пребольной удар в плечо.

– Да вот это ты, как я вижу, начинаешь уже драться! – произнёс он, немного отступая.

– Пошёл, пошёл! – кричал кузнец, наградив Чуба другим толчком.

– Пошёл, пошёл! – закричал кузнец и захлопнул дверь.

– Смотри, как расхрабрился! – говорил Чуб, оставшись один на улице. – Попробуй подойти! вишь какой! вот большая цаца! Ты думаешь, я на тебя суда не найду? Нет, голубчик, я пойду, и пойду прямо к комиссару. Ты у меня будешь знать! Я не посмотрю, что ты кузнец и маляр. Однако ж посмотреть на спину и плечи: я думаю, синие пятна есть. Должно быть, больно поколотил вражий сын! Жаль, что холодно и не хочется скидать кожуха! Постой ты, бесовский кузнец, чтоб чёрт поколотил и тебя, и твою кузницу, ты у меня напляшешься! Вишь, проклятый шибеник31
Ши́беник (укр.) – висельник, негодяй.

Однако ж ведь теперь его нет дома. Солоха, думаю, сидит одна. Гм… оно ведь недалеко отсюда; пойти бы! Время теперь такое, что нас никто не застанет. Может, и того, будет можно… Вишь, как больно поколотил проклятый кузнец!

Тут Чуб, почесав свою спину, отправился в другую сторону. Приятность, ожидавшая его впереди при свидании с Солохою, умаливала немного боль и делала нечувствительным и самый мороз, который трещал по всем улицам, не заглушаемый вьюжным свистом. По временам на лице его, которого бороду и усы метель намылила снегом проворнее всякого цирюльника, тирански хватающего за нос свою жертву, показывалась полусладкая мина. Но если бы, однако ж, снег не крестил взад и вперёд всего перед глазами, то долго ещё можно было бы видеть, как Чуб останавливался, почёсывал спину, произносил: «Больно поколотил проклятый кузнец!» – и снова отправлялся в путь.

Ночь перед рождеством - повесть , написана в 1830 - 1832г.

Ведьма вылетает на метле и собирает в рукав звезды. Черт на небе прячет в карман луну. Она горячая и у него никак не получает проделать это. Наконец наступает полная темнота. Ворует он для того, чтобы в темноте не пошел к дьяку отец девушки Чуб, а Вакула не смог прийти к его дочери Оксане.

Черт мстит кузнецу за то, что тот нарисовал картину об изгнании сатаны из ада у себя в кузнице. Вакула очень сильно любит местную красавицу Оксану. Он собрался серьезно поговорить с ней. Но, несмотря на похищение ночного светила, Чуб идет в гости к дьяку.

Ведьма с чертом спускается по трубе в свою хату. Ведьма - Солоха, мать кузнеца Вакулы. Надо сказать, что Солоха обладала такой способностью очаровывать мужчин, что к ней захаживали многие казаки из села. И никто из них не подозревал даже, что он не один, есть соперники. Из всех она выделяла богатого Чуба.

Оксана смотрится в зеркало и любуется собой. Приходит Вакула и признается девушке в любви. Она смеется над ним. Вдруг кто-то стучится в дом. Рассерженный Вакула выскакивает из хаты, грозясь разобраться с непрошенным гостем. Это вернулся Чуб - хозяин хаты.

Всему виной вероломный черт. Он устроил целую метель по пути отца Оксаны и тот вернулся домой. Из-за метели казак даже сомневается, что это его дом. Вокула тоже не совсем видит кто перед ним. Он награждает Чуба двумя кулаками. Подумав, что действительно ошибся и зашел не в ту хату, Чуб идет к Солохе, чтобы провести оставшуюсю ночь.

Солоха с чертом милуются и у него из кармана выскакивает месяц и возвращается на небо. Становится снова светло и вся молодежь выходит на улицу колядовать. Оксана видит у одной из подруг очень красивые черевички и вздыхая говорит, что ей не достать обновку. Вкула вызывается найти красивые сапожки для девушки. Оксана шутя просит у кузнеца такие черевички как у царицы и обещает выйти за него замуж.

В дверь хаты Солохи стучат. Она заталкивает черта в мешок. Приходит еще один воздыхатель - сельский голова. Он только и успел рассказать о том, что метель не позволила ему дойти до дьяка выпить немного водки. Вскоре снова слышится стук в дверь. Находчивая женщина прячет гостя в другой мешок. На этот раз пришел дьяк - Осип Никифорович. Вскоре дьяк тоже оказывается в мешке, так как пришел Чуб, которого побил Вакула.

Возвращается сын Солохи. Чуб залазит в мешок к дьяку. Вакула оглядывается вокруг и видит, что в доме накопилось много мусора. Разом подхватывает все мешки и уходит с ними. По дороге встречает ребят и девушек, которые продолжают калядовать. Оксана насмешливо напоминает про черевички. Вакула грозится самоубийством и, бросив свою тяжелую ношу, он убегает с одним мешком.

Кузнец идет к запорожцу Пацуку, который знается с нечистой силой, за советом. Пацук в это время ест вареники, а те сами оправляются ему в рот. И на вопрос кузнеца о содействии нечистой силы для привораживания Оксаны, Пацук отвечает, что черт у него уже за плечами. И действительно! Черт оказывается в том мешке, который у Вакулы за спиной. Кузнец заставляет черта вести его в Санкт-Петербург, к царице.

А в это время, в Диканьке из мешков освобождают «друзей» Солохи. Все это сопровождается шутками Вакула приближается к столице и идет к казакам, которые приехали на прием. Он напрашивается вместе с ними. В повести описывается все великолепие дворца царицы. Вокула падает в ноги императрицы и просит ее сапожки для Оксаны. Царица дарит ему черевички. Взяв их, парубок спешит к Оксане, садясь верхом на черта.

Девушке тем временем успела пожалеть о своих словах. Деревня гудит о том, что кузнец толи провалился, толи утопился. Вакула идет к Оксане с подарком от царицы. Она согласна стать его женой.

Представляем Вам краткое содержание повести Н.В. Гоголя из цикла «Вчера на хуторе близ Диканьки». Как обычно, мы подготовили для Вас целых 2 варианты краткого содержания (переказа) повести "Ночь пред рождеством".

Краткое содержание повести Ночь перед Рождеством

Повесть начинается с описания картины ночного украинского хутора. Завершился последний перед Рождеством день, а за ним наступила ясная звездная ночь. Из трубы одной хаты на метле взлетает ведьма. Она летает по ночному небу и собирает звезды. А в это время черт крадёт месяц. Он это сделал потому, что знал, сегодня Чуб приглашен дьяком на кутью, а дочь его красавица останется дома, к ней в это время придет кузнец. Вот этому кузнецу и мстил черт. Кузнец этот, довольно добротный художник, написал однажды картину, где святой Петр в день страшного суда изгоняет из ада злого духа. Черт всячески мешал кузнецу, но работа была доделана, доска внесена в церковь и вделана в стену. С тех пор и поклялся черт мстить кузнецу. Украв месяц, черт надеялся, что в такую темноту Чуб никуда не пойдет, а кузнец при отце не решится приходить к дочке Чуба.

Чуб же, выходя вместе с Панасом в это время из своей хаты, раздумывал, на что ему решиться: идти к дьяку или нет. Чуб всё-таки решился идти и оба кума отправились к дьяку.

Оксана, дочь Чуба, слыла первой красавицей на хуторе. Однако по характеру она была капризна и избалована. Следствием чего стал стабильный интерес к ней со стороны местных кавалеров, но интерес этот был обычно непродолжительным. Со временем, ребята предпочитали более простых и столь избалованных девушек. И лишь кузнец Вакула не оставлял ее в покое, хоть она и обращалась с ним не лучше, чем с прочими.

Как только Чуб ушёл, Вакула поспешил к своей пассии. Кузнец признается Оксане в любви. Однако Оксана, по наитию лишь флиртует с юношей и даже откровенно измывается над ним. В этом время раздался стук в дверь и Вакула, опережая Оксану, спешит открыть дверь.

Вместе с этим в небе заскучала ведьма. Ей надоело летать, и она отправилась домой. Следом за ней летит черт. Тут стоит сказать, что ведьма является матерью Вакулы. Зовут её Солоха, ей около 40 лет, внешностью она была ни дурна и ни хороша. Однако Солоха так умела очаровывать козаков, что к ней ходили многие, при этом даже и не подозревая, что у них есть соперники. При этом, наибольшее почтение она оказывала зажиточному Чубу, так как хотела женить его на себе и прибрать его богатство к рукам. Коварная Солоха опасалась, что сын Вакула опередит её, женившись на Оксане раньше, чем она сможет окольцевать Чуба. Да бы опередить своего же собственного сына на пути к богатствам Чуба, она постоянно ссорит их между собой.

Следуя за Солохой, чёрт заметил, что Чуб все-таки ушел из дома. Черт начал разрывать снег, чтобы поднялась метель. Так он хотел заставить Чуба воротиться домой. Но из-за того, что метель была слишком сильна, Чуб с кумом долго не могли найти хату. Наконец Чубу вроде бы удалось найти свой дом. Он постучал в окно, но в ответ услышал голос Вакулы. Чуб подумал, что забрел не туда, но и уходить не спешил. Чубу стало крайне интересно - чья же это хата и к кому ходит кузнец, Чуб прикинулся колядующим, сказал, что пришел поколядовать, но Вакула выгнал его сильным ударом по спине. Побитый, Чуб отправился к Солохе.

Когда черт летал из трубы хаты Солохи и обратно, у него выпал месяц и поднялся на небо, что осветило все вокруг. Парубки и девчата вышли колядовать. Зашли друзья и к Оксане. На одной из девушек она увидела славные черевички, и ей захотелось такие же. Вакула пообещал Оксане, что достанет для нее самые лучшие. Оксана поклялась, что если Вакула привезет ей черевики, которые носит сама царица, она выйдет за него замуж.

В это время черт разнежился у Солохи, целовал ей руки, но тут послышался стук и голос Головы. Черту оставалось только спрятаться в один из мешков с углем, которые оставил Вакула около входа. Голова рассказал, что шел к дьяку, а когда началась метель, решил свернуть к Солохе. Опять раздался стук. Это пришел дьяк. Голова просит его спрятать, Солоха прячет его в самый большой мешок с углем. Дьяк вошел и сказал, что, так как из-за метели к нему никто не пришел, он решил праздновать у Солохи. Опять раздался стук. На сей раз пришел Чуб. Солоха прячет дьяка в другой мешок из-под угля. Чуб пришел к Солохе выпить водки, так как совсем замерз. Опять стук в дверь и голос: «Отвори». Пришел домой Вакула. Солоха, испуганная появлением сына, указала Чубу на мешок, в котором уже сидел дьяк. Чуб залез в него, дьяк не мог даже кашлем выдать свое присутствие, а потому терпел сильную боль. Вакула, войдя в хату, сначала завалился на лавку, но потом заметил, что так и не убрал мешки с углем. Он решил их вынести. Думая об Оксане, кузнец вышел на улицу. Там во всю шло празднование. Кузнец, услышав среди голосов гуляющих голос Оксаны, бросил тяжелые мешки и, оставив в руках только небольшой мешок, пошел в толпу. Оксана опять посмеялась над бедным Вакулой. Больше терпеть не было сил, и Вакула решил утопиться. Он побежал что есть сил на край деревни. Но на полпути одумался и решил ᴎдти к пузатому Пацюку просить совета. Пацюк тот был знахарем, стоило ему пошептать несколько слов, недуг как рукой снимало. Вакула просит Пацюка указать ему дорогу к черту, так как другого средства помочь в его деле с Оксаной не вᴎдит. Но Пацюк отвечает, что «тому не нужно далеко ходить, у кого черт за плечами». Вакула, испуганный, вышел из хаты. А черт тут как тут: начал нашептывать кузнецу, что поможет ему с Оксаной, только контракт надо подписать. Вакула схватил черта за хвост, сел на него и поднял руку для крестного знамения. Черт взмолился, что все сделает, только не надо класть на него знамения. Вакула приказал доставить его прямо к царице в Петербург.

Оксана долго раздумывала над тем, как поступила с кузнецом. А вдруг он влюбится в другую? Но потом страхи прошли, и она уже смеялась с подругами. Подруги Оксаны обнаружили мешки, которые оставил Вакула, и решили, что это он наколядовал так много. Но так как поднять их не было сил, все побежали за санками. В это время худощавый кум выходил из шᴎʜка и увᴎдел мешки, тоже решив, что кто-то наколядовал. На помощь он позвал ткач, т.к. самому дотащить мешок до дома ему было не по силам. Дома из-за мешка началась драка между ними и женой кума. Драка была остановлена внезапным появлением из мешка Чуба. Следом за ним вылез и дьяк. Чуб дивится хитрости Солохи, которая прячет своих ухажеров по мешкам.

Девушки, вернувшись, обнаружили только один мешок, но решили, что хватит с них того, что есть. Они повалили мешок на санки и повезли его в хату Оксаны. Девушки стали развязывать мешок и обнаружил, что там кто-то сидит. В это время входил в дом Чуб. Он сразу понял, что мешок этот тоже из дома Солохи. Из мешка вылез Голова. Все пришли в замешательство. Голова, нахлобучив капелюх, ушел. А Чуб еще долго изливал свою досаду на Солоху.

Между тем Вакула добрался на чёрте до Петербурга. Он приказал черту вести его к запорожцам, которые осенью проезжали через Диканьку и теперь были в городе. Запорожцы сразу узнали кузнеца. Он просит их взять с собой к царице. Запорожцы долго отказывались, но потом, не без вмешательства черта, согласились. Вакула надел такое же платье, что и у них, и все поехали во дворец. Там кузнец, обратившись к царице, попросил такие же черевички, как на ней. Царица приказала принести самые дорогие, шитые золотом. Вакула подивился красоте черевичек, сделав попутно комплимент царице о стройности ее ног. После этого кузнец приказал черту выносить его из дворца, и вдруг очутился за шлагбаумом.

Тем временем на хуторе разошёлся слух, что кузнец не то утопился, не то повесился. Оксана, узнав такую новость, всю ночь не могла уснуть, все думала о Вакуле, «и к утру влюбилась по уши в кузнеца».

На утром черт вернул Вакулу к его хате. Вместо благодарности Вакула три раза огрел чёрта хворостиной по спине. Черт бросился бежать. Вакула зашел домой, повалился на лавку и проспал до обеда. Затем он надел праздничный наряд, взял черевички и отправился к Чубу. Чуб был удивлен появлением кузнеца, которого все считали мертвым. Вакула просит руки Оксаны, показывает, какие привез черевички, Чуб соглашается. Но теперь Оксане уже не нужны были черевички. Сам кузнец стал для неё основным объектом интереса.

Повесть завершается тем, что Вакула и Оксана женятся по церковным обычаям.

Краткое содержание (пересказ) повести Ночь перед Рождеством - вариант № 2

Ясная морозная ночь накрывает хутор после предрождественского дня. Дивчины и парубки пока еще не вышли колядовать. Это позволяет местной ведьме Солохе незаметно взлететь в небо за звёздами. Навстречу Солохе летит черт, которому «последняя ночь осталась шататься по белому свету». Укравши месяц, черт прячет его в карман.

Чёрт надеется, что тьма не пустит из дому зажиточного козака Чуба, приглашенного к дьяку на кутю, и ненавистный черту кузнец Вакула (нарисовавший на церковной стене картину Страшного суда и посрамляемого черта) не осмелится прийти к Чубовой дочери Оксане.

Пока строит ведьме куры, вышедший из хаты Чуб с кумом не решаются, пойти ли к дьячку, где за варенухой соберется приятное общество, или ввиду такой темноты вернуться домой, — и уходят. Дома Чуб оставляет красавицу-дочку Оксану, принаряжавшуюся перед зеркалом, за чем и застает ее кузнец - Вакула.

Тут нужно кратко сказать, что Вакула - сын ведьмы Солохи и он влюблён к Оксану. Избалованная красавица весьма скверна характером. Её краса притягивает парубков, но серьёзных отношений с ней никто не строит. Очень быстро парни, насытившись ненасытной и меркантильной девицей, предпочитают ей более скромных девушек. И лишь Вакула беззаветно и слепо любит дерзкую бестию. Вредная и коварная красавица насмехается над ним, ничуть не тронутая его нежными чувствами. Обиженный кузнец идет отпирать дверь, в которую стучит сбившийся с дороги Чуб, решив по случаю поднятой чертом метели вернуться домой. Но голос кузнеца наводит его на мысль, что он попал не в свою хату (а в похожую, хромого Левченка, к молодой жене коего, вероятно, и пришел кузнец), Чуб меняет голос, и сердитый Вакула, надавав ему тычков, выгоняет переодетого козака. Побитый Чуб, поняв, что из собственного дома кузнец явно ушел, отправляется к его матери, Солохе. Солоха же, бывшая ведьмою, вернулась из своего путешествия, а с нею прилетел и черт, обронив в трубе месяц.

Стало светло, метель утихла, и толпы колядующих высыпали на улицы. Девушки прибегают к Оксане, и, заметив на одной из них новые расшитые золотом черевички, Оксана заявляет, что выйдет замуж за Вакулу, если только он достанет ей черевички, «которые носит царица». Меж тем черта, разнежившегося у Солохи, спугивает голова, не пошедший к дьяку на кутю. Черт проворно залезает в один из мешков, оставленных среди хаты кузнецом, но в другой приходится вскоре полезть и голове, поскольку к Солохе стучится дьяк. Нахваливая достоинства несравненной Солохи, дьяк вынужден залезть в третий мешок, поскольку является Чуб. Впрочем, и Чуб полезает туда же, избегая встречи с вернувшимся Вакулой. Покуда Солоха объясняется на огороде с пришедшим вослед козаком Свербыгузом, Вакула уноϲᴎт мешки, брошенные посреди хаты, и, опечаленный размолвкой с Оксаною, не замечает их тяжести. На улице его окружает толпа колядующих, и здесь Оксана повторяет свое издевательское условие. Броϲᴎв все, кроме самого малого, мешки посреди дороги, Вакула бежит, и за ним уж ползут слухи, что он то ли повредился в уме, то ли повеϲᴎлся.

Вакула приходит к запорожцу Пузатому Пацюку, который, как поговаривают, «немного сродни черту». Застав хозяина за поеданием галушек, а затем и вареников, кои сами лезли Пацюку в рот, Вакула робко спрашивает дороги к черту, полагаясь на его помощь в своем несчастье. Получив туманный ответ, что черт у него за плечаᴍᴎ, Вакула бежит от лезущего ему в рот скоромного вареника. Предвкушая легкую добычу, черт выскакивает из мешка и, сев на шею кузнеца, сулит ему этой же ночью Оксану. Вакула, схитрив, хватает черта за хвост и велит ему везти себя «в Петербург, прямо к царице».

Найдя о ту пору Кузнецовы мешки, девушки хотят отнести их к Оксане, чтоб посмотреть, что же наколядовал Вакула. Они идут за санкаᴍᴎ, а Чубов кум, призвав в подмогу ткача, волочит один из мешков в свою хату. Там за неясное, но ϲоблазнительное ϲодержимое мешка происходит драка с кумовой женой. В мешке же оказываются Чуб и дьяк. Когда же Чуб, вернувшись домой, во втором мешке находит голову, его расположенность к Солохе сильно уменьшается.

Кузнец, прискакав в Петербург, является к запорожцам, проезжавшим осенью через Диканьку, и, прижав в кармане черта, добивается, чтоб его взяли на прием к царице. Дивясь роскоши дворца и чудной живописи по стенам, кузнец оказывается перед царицею, и, когда спрашивает она запорожцев, приехавших просить за свою Сечь, «чего же хотите вы?», кузнец просит у ней царских ее башмачков. Тронутая таковым простодушием, Екатерина обращает внимание на этот пассаж стоящего поодаль Фонвизина, а Вакуле дарит башмачки, получив кои он кракто почитает за благо отправиться восвояси.

Тем временем диканьские бабы посередь улицы спорят, как именно покончил с собой Вакула. Слухи об этом тревожат душу Оксаны, она плохо спит ночь, а не найдя поутру в церкви набожного кузнеца, готова плакать. Кузнец же попросту проспал заутреню и обедню, а пробудившись, вынимает из сундука новые шапку и пояс и отправляется к Чубу на сватовство. Чуб, хоть и обиженный вероломством Солохи, но всё-таки «умасленный» шикарными подарками, отвечает согласием. Ему вторит и вошедшая Оксана, готовая выйти за кузнеца «и без черевиков». Теперь уже семейный Вакула расписал свою хату красками, а в церкви намалевал черта, да «такого гадкого, что все плевали, когда проходили мимо».